То правило, которое можно было вывести, обобщая историю культуры, оно, кажется, теперь перестало соответствовать реальности, - заключается в следующем: американскому писателю надлежало страдать алкоголизмом, чтобы его отметили Нобелевской премией, как Синклера Льюиса, Юджина 0'Нила, Джона Стейнбека и самоубийцу Эрнеста Хемингуэя. Перестало это правило соответствовать реальности, помоему, из-за того, что у нас больше уже не считают художественную одаренность характерно женским свойством. Мне уже нет необходимости перед тем, как подняться на трибуну вроде этой, пить' накануне в баре и ломать кому-нибудь челюсти, чтобы всем сделалось ясно: я не из тех, кого до последнего времени презирали, то есть не из гомосексуалистов.
Эли Визель приобрел известность книгой, называющейся "Ночь", - она об ужасах Холокоста, как они запомнились мальчику, каким тогда был автор. Я приобрел известность книгой, называющейся "Бойня номер пять", - она про реакцию англичан и американцев на Холокост, то есть про бомбардировку Дрездена, как она запомнилась молодому человеку, рядовому обученному американской пехоты, каким я тогда был. У нас с Визелем немецкие фамилии. И у человека, который меня сюда пригласил, у доктора Дихтера - тоже. И у многих знаменитых ваших собратьев по профессии, проложивших новые пути. Меня бы не удивило, если у большинства здесь присутствующих - евреев, неевреев отыскались корни в Германии или в Австро-Венгерской империи, странах, которые так обогатили нас по части музыки, науки, живописи, театра, но, оказавшись в руинах, оставили во всех нас ощущение кошмара, неодолимого вовек кошмара.
Холокост объясняет почти все в том, что написано Эли Визелем, объясняет, зачем он пишет, объясняет его самого. Бомбардировка Дрездена не объясняет ровным счетом ничего в том, что мною написано, и зачем я пишу, и кто я такой. Не сомневаюсь, вы, в отличие от меня, укажете сотни медицинских причин, по которым так вышло, - тут мне с вами не тягаться. Мне был совершенно безразличен Дрезден. Я не знал там ни души. И уж поверьте, ничего хорошего там со мной не происходило до того, как этот город сожгли. Дома, в Индианаполисе, мне иной раз попадался дрезденский фарфор, но мне всегда казалось и сейчас кажется, что это почти сплошь китч. Вот, кстати, еще один замечательный дар миру от стран немецкого языка, где придуман психоанализ и сочинена "Волшебная флейта", - словечко "китч".
Да и дрезденский фарфор делают не в Дрездене. Его делают в Мейсене. Так что спалить надо было Мейсен.
Шучу, конечно. Я себя не пожалею, только бы сказать что-нибудь забавное даже в самых жутких ситуациях, и, помимо прочего, вот отчего две, пока что две женщины так сожалеют, что в свое время вышли за меня замуж. Любой великий город - достояние всего мира, а не только страны, где он находится. И поэтому разрушение любого из них - катастрофа для человечества.
До того, как пойти в армию, я был журналистом, и в Дрездене я занимался тем же - был свидетелем бедствий, переживаемых незнакомыми мне людьми. Сам я оставался в стороне от событий. А Эли Визель, которому досталось увидеть все то, то он видел, стал самим событием, хоть он был мальчик, а я уже молодой человек. Бомбардировка Дрездена представляла собой стремительно осуществленную операцию из тех, которые профессионалы - и стратеги, и тактики - называют хирургическими, и полностью соответствовала Аристотелеву представлению о трагедии, поскольку действие уместилось менее чем в двадцать четыре часа. Холокост продолжался годы, и годы, и годы. Немцам было нужно, чтобы я выжил, поскольку теория заключалась в том, что меня и моих товарищей-пленных как-нибудь можно было обменять на их солдат, оказавшихся в плену. Но Визеля немцам, разумеется, с помощью точно так же настроенных австрийцев, и венгров, и словаков, и французов, украинцев, румын, болгар и прочих, нужно было - как всех, кого он знал, как всех, хоть отдаленно его напоминавших, - умертвить наподобие его отца, умершего от истощения, непосильной работы, отчаяния и ядовитого газа.
Эли Визель попытался сделать так, чтобы его отец продолжал жить. Попытался, но не смог. А мой отец, как и почти все мои друзья и близкие, спокойно жили у себя в Индианаполисе. Настоящее лекарство от фатальной депрессии, которое убило отца Эли Визеля, - пища, покой, любовь и забота окружающих, но вместо этого ему прописали литий, тирозин и все в таком роде.
У меня есть диплом магистра антропологии, выданный Чикагским университетом. Студентам, занимающимся этой наукой, которая изучается вместе с поэзией, надлежит отыскивать объяснение благих для человека или ужасных для него состояний - исключая войны, травмы, эпидемии, стихийные бедствия и прочее - в культуре, истории и характере организации общества. Я назвал вам тех плохих персонажей своих книг, которые не носят имен. Плохие персонажи это и есть культура, история, характер организации общества, и против них не очень-то действуют даже литий, тирозин и все остальное.
Как большинство писателей, я храню в архиве наброски многих произведений, которые не написались. Лет двадцать назад доктор выписал мне риталин с надеждой, что это средство поможет преодолевать подобные тупики. Сразу выяснилось, что риталин - это дегидрированный концентрат паранойи в чистом виде, и я его выбросил на помойку. А книга, которую я пытался сдвинуть с мертвой точки, называлась "Психиатр из СС". Там рассказывалось об одном враче, которого, проверив психику, отправили в Освенцим. Он должен был снимать депрессию у тех своих пациентов из комендатуры, которых тяготили их служебные обязанности. Предложить им в ту пору он мог только одну терапию беседу. Еще не изобрели... неважно, что там еще не успели изобрести.
Писать эту книгу я начал с такой вот мыслью, которую, думаю, можно высказать, не возвращаясь к брошенной рукописи: те, кто посвятил себя борьбе с душевными заболеваниями в разных странах и в разные времена, всегда будут сталкиваться с одними и теми же ожиданиями - как сделать здоровых людей счастливыми, если культура и общество охвачены безумием.
Спешу уточнить, что в нашей стране ситуация вовсе не настолько мрачная. И задача у нас, мне кажется, состоит в том, чтобы научить разумных, хорошо образованных людей говорить глупости с целью увеличить свою популярность. Взгляните-ка на Майкла Дукакиса. И на Джорджа Буша.
Видимо, пригласили меня сюда главным образом из-за того, что произошло с моим дорогим сыном Марком, который теперь зовется доктор Воннегут. У него был самый настоящий коллапс, он узнал, что такое палата с обитыми мягкой тканью стенами, и что такое смирительная рубашка, а также галлюцинации, схватки врукопашную с санитарами и прочее. Он вылечился и написал о пережитом книгу, называющуюся "Экспресс в Лету", которую издательство "Делл" скоро выпустит в мягкой обложке и с авторским послесловием. Вам бы лучше позвать сюда его, а не меня. Обошлось бы куда дешевле, да к тому же, в отличие от меня, он-то все знает про эти дела.
