Эта повышенная нервность и это сплетение душевных контрастов, составлявшие общий характер женевского общества начала XVIII века, были наследованы в полной мере Жан-Жаком, который как великий гениальный женевец, родившийся около этого времени, естественно должен был воплотить в себе все эти черты, всю эту длинную эволюцию, вырабатывавшую своими могучими условиями и влияниями физиологическую и психологическую организацию небольшой замкнутой группы населения. Таким и предстает перед нами Руссо. Фамильные условия, насколько они нам известны, должны были только усилить эту тенденцию. Я уже упомянул, что фамилия Руссо происходила от парижских эмигрантов, переселившихся в Женеву в XVI веке, в эпоху религиозных гонений. Фамилия повторяла, таким образом, историю большинства женевских фамилий. Она должна была обладать и типичными свойствами женевцев. Существуют данные, указывающие, что она обладала этими свойствами в избытке, в размере выше среднего. Отец Жан-Жака, Исаак Руссо, провел значительную часть жизни в странствиях. В молодости, в 1699 году, он судился за ссору, перешедшую в вооруженное столкновение, и был приговорен. То же повторяется в 1722 году. Суровый приговор заставляет его даже оставить отечество. О его странных, полных противоречий отношениях к сыну буду говорить ниже. Мать Жан-Жака, Сюзанна Бернар, красивая и кокетливая женщина, имела в молодости романическую историю, очень мало соответствующую строгим правилам кальвинистов, особенно если принять во внимание, что отец Сюзанны был священником. Родной брат ее тоже имел подобную же историю, за которую даже судился. Две тетки Жан-Жака были оштрафованы по суду за карточную игру в публичном месте в воскресенье. Вооруженные столкновения, романические приключения, карточная игра – конечно, все это не очень много, но не для кальвинистской Женевы конца XVII и начала XVIII века. Здесь это были важные и существенные отклонения от господствующих нравов, обнаруживавшие значительное переразвитие той нервности, которая составляла общую особенность женевского населения. Существуют факты еще более яркие. Двоюродный брат Жан-Жака был помешанным. Его родной брат, Франсуа Руссо, отличался буйным характером, оставил в юности Женеву и пропал без вести. Сам Жан-Жак Руссо, страдавший невралгией, замечает в одном письме, что болезнь эта наследственная в его семье. Вот на такой почве расовой и фамильной наследственности, отягченной повышенной нервностью и патологическими осложнениями этой нервности, явился на свет Божий в Женеве 2 июня 1712 года Жан-Жак Руссо. Его мать заплатила жизнью за рождение сына – этой будущей славы родного города. Мать умерла, конечно, не от здоровья, и ребенок родился слабый и болезненный. Он был без сознания, полумертвый, и только самоотверженному уходу своей тетки он обязан тем, что перенес и пережил эти первые дни своего хрупкого существования.
Первые десять лет жизни Жан-Жак провел в доме отца, на руках отца и тетки, молодой девушки, к которой он сохранил на всю жизнь самые теплые чувства. Добрая девушка как умела ухаживала за племянником, наблюдала за его здоровьем, охраняла от последствий его слабого и болезненного сложения. Ее нежные заботы запечатлелись в чувствительном сердце ребенка и, быть может, еще более содействовали развитию этой чувствительности. Ее безыскусственные песни Руссо со слезами на глазах напевал и в последние годы своей жизни. Немногое могла дать эта девушка своему питомцу, но это немногое было: доброе сердце, справедливость, народная поэзия, музыкальные напевы. Non multa, sed multum.[3] И доброе семя пало на добрую почву любящей, нежной, восприимчивой натуры. Кто может сказать, когда, где проросло оно и каким пышным цветом расцвело в знаменитой жизни славного Жан-Жака? К сожалению, при всем желании не противоречить мнению великого сына, нельзя того же сказать о последствиях влияния отца, беспокойного и беспорядочного Исаака Руссо.
По профессии часовщик (как большинство женевцев его времени), а порою и танцмейстер, Исаак Руссо был по утрам, до обеда, занят своим ремеслом. В это время сын оставался с теткой. Послеобеденное время Жан-Жак проводил с отцом. С чувством признательности вспоминает он эти часы. Беспечный, увлекающийся Исаак страстно любил чтение и скоро приучил и маленького шести-семилетнего сына к этому занятию, наполнявшему его вечера. С самого раннего возраста, с каких пор Жан-Жак только помнит себя, отец уже приобщил его к своим чтениям, а когда мальчик научился читать, то к нему перешла и обязанность чтения вслух. Читались сначала исключительно романы, те фантастические, романтические романы, которые только и существовали в литературе того времени. Исаак и Жан-Жак, пожилой отец и младенец-сын, проводили целые ночи напролет в этом мире грез. Зачастую только утренний свет останавливал это очарованное чтение, этот гипнотический сон под влиянием необузданных фантазий средневекового романтического или восточного сказочного творчества. И пробужденный от этого гипноза пением петуха или бледнеющим светом лампы сконфуженный пожилой мечтатель нередко восклицал: «Идем спать, я, право, более ребенок, чем ты!» Когда запас романов, предлагавшихся тогдашней литературой, истощился, отец и сын перешли к истории и биографиям. Плутарх оставил особенно глубокий след на впечатлительной душе Жан-Жака. Влияние этого преждевременного, беспорядочного, отнюдь не детского чтения не могло не отразиться весьма серьезно на Руссо. Если оно заронило в его душу семена творческой фантазии, заложило потребность в умственной деятельности, стремление к легендарным доблестям древних героев, то, с другой стороны, донельзя повысило и без того чрезвычайную чувствительность, дало сильный толчок развитию невротических явлений и надолго спутало в молодой душе фантазии с действительностью. «Я не имел никакого понятия о реальных предметах, – пишет сам Руссо, – но все чувства уже были мне знакомы. Все доходило до меня, но не путем размышления, а путем фантазии». Надо было иметь гений Руссо, чтобы выйти победителем из этого испытания, способного совершенно обессилить и извратить более слабый ум! Но и на последующие нервные и душевные страдания Руссо эти беспутные уроки раннего детства оказали, конечно, свое пагубное влияние.
Исаак Руссо был человек беспечный и беспорядочный и, как все такие люди, пренебрегал воспитанием сына, который если рос добрым ребенком, то единственно вследствие собственной доброй природы и под влиянием доброй тетки. Эта небрежность отца и эта слабость его, так ярко выразившиеся в факте всенощных чтений, не мешали ему быть очень взбалмошным и подчас несправедливым к ребенку. Существуют данные, доказывающие, что слабый надзор Исаака Руссо переходил порой в свою противоположность, и небрежность сменялась вниманием, которое было не всегда кстати. Между прочим приведем случай, когда бедный ребенок за разорванную книгу был заперт на несколько дней на чердаке. Этот случай рассказан кормилицей Жан-Жака. Сам он в своих «Confessions» передает, как однажды отец подвергал жестокому телесному наказанию старшего сына своего, Франсуа. Потрясенный воплями брата маленький Жан-Жак бросился и прикрыл собою наказываемого, но отец продолжал наказание, сильно избив таким образом бедного любящего мальчика. Если этот эпизод обрисовывает благородное, отзывчивое сердце маленького сына, то вместе с тем и взбалмошный, беспорядочный характер пожилого отца. Жан-Жаку был одиннадцатый год, когда его отец должен был оставить Женеву. Исаак Руссо переселился в Нион, местечко в Водуазском кантоне, оставив Жан-Жака у шурина Бернара. Старший сын, Франсуа, в это время уже скрылся из Женевы.
