– Не будь тем, кто ты есть.
К тому моменту я уже давно перестал быть тем, кем был, – но я перескакиваю вперед на восемнадцать лет и несколько дюжин пар носков.
От школы я отвыкал постепенно. Сперва отказался от уроков черчения – предмета, который я был не в силах постичь и преподаватель которого любил бить учеников линейкой по заднице. Его побаивались, и никто ему не доверял, но когда он однажды поймал меня в коридоре и спросил, где я, собственно, шатался, мое признание было встречено с прямо-таки подозрительным пониманием. Он согласился с тем, что у меня начисто отсутствовали задатки чертежника, и одобрил желание держаться от его предмета подальше.
Далее я решил отказаться от уроков физкультуры, где красномордые учителя орали на учеников и пинали их, как мячики. Каждую неделю я терял спортивную форму. Мне выдавали новые шорты и футболку, но я снова их терял. Преподаватели обычно прижимали свой нос к моему и, рыча, как пьяный сержант, сообщали, что я вовсе не так умен, как мне кажется. Но я-то знал, что был умнее их и что они не смогут заставить меня играть в «игры». Однажды меня вызвали к директору, который сказал, что если я не буду заниматься спортом, то не стану «настоящим мужиком».
Мой класс сдавал экзамен по религиозному образованию – был у нас такой сборник недвусмысленных анекдотов, включавший неубедительные истории о счастливых паралитиках и американских бандитах, которые вдруг обретали Господа после того, как получали все удовольствия от алкоголя, наркотиков и убийств. Религиозное образование было свободным предметом. На контрольной от нас требовалось написать хоть что-нибудь. Я написал, что не понимаю, зачем нам нужен такой предмет, и процитировал песню «Бодис» любимых «Секс пистолз», чтобы показать, что я анархист: «К черту это и к черту то, к черту все и к черту чертово отродье». Мне запретили посещать занятия по Слову Божию, что было странно, поскольку они были обязательны во всех английских школах. Преподаватель отказался учить меня и даже посвятил целый урок с учениками другого класса обсуждению моего возмутительного поведения.
Я сдал экзамен по английскому на год раньше, чем положено по программе, но меня все равно обязали посещать занятия в последнем классе. Подозреваю, это было сделано, чтобы вывести меня из себя. Когда я попытался пожаловаться, завуч по английскому поколотил меня.
После репетиции экзамена по математике учитель сказал:
– Все, кто набрал меньше десяти процентов, могут прямо сейчас встать и выйти.
Из всего класса только трое учеников достигли такого выдающегося уровня невежества. Из этих трех встал и вышел только я один. Одноклассник, который набрал меньше меня, не закончил школу и поступил в парашютный полк.
У меня был один добродушный и внимательный учитель – преподаватель английского, но, как оказалось, я не любил мягких преподавателей даже больше, чем злобных. Учитель по театральному искусству обозвал меня «пиздоболом», на что я ответил «ряхнутым педерастическим задротом». После этого куратор пообещал пинками спустить меня с лестницы.
Где вы, мои беззаботные дни набегов на магазины и ночи бесцельного шатания по парку с битьем бутылок, плевками, сигаретами, побегами от полиции? Иногда зимним утром, когда я чувствую запах табачного дыма, на миг я переношусь туда – и понимаю, чего лишился.
Отец остался в Лидсе, нашел другую женщину и женился на ней. Они перестроили наш дом. Строители добавили пристройку со стороны сада, где мы играли в детстве. Отец срубил деревья и вырвал всю малину. У его новой жены не было детей, но были деньги – ее отчим владел местом на городском рынке, где продавал ковры. Она и отец хотели воспитывать нас с братом, и когда мне исполнилось тринадцать лет (по еврейским понятиям я стал мужчиной), мне предоставили решать, с кем мы хотели бы жить. Они предлагали больше денег на карманные расходы и дополнительное вознаграждение за каждый сданный экзамен, а еще купить мне машину к восемнадцатилетию. Со слезами на глазах я отказался. Через год мой брат все равно переехал к ним, а еще через год вернулся в гарнизонный городок.
Мать вышла замуж за студента, когда мне было тринадцать. У них родилась дочь Сьюзи. Постепенно мои отношения с приемным отцом разладились – не было никаких сцен, угроз или крика, просто он целый год не разговаривал ни со мной, ни с моим братом. Каждый вечер, пока отчим смотрел новости, я уходил из дома, а возвращался только после одиннадцати, когда он уже ложился спать.
При этом я продолжал тратить его деньги, транжиря средства, которые выдавались мне для завтраков, и все, что попадало в руки. Когда мать давала десять фунтов и просила купить что-нибудь в магазине, я все это воровал – от зубной пасты до курицы. Еще я разносил газеты, что должно было служить официальным прикрытием моего благосостояния. Отец никогда не давал нам денег: кажется, полагая, что если нам действительно что-то нужно, то мы должны переехать жить к нему. Отчим зарабатывал мало, они с матерью носили дешевую одежду, покупали мебель в комиссионке, книги – на благотворительной распродаже, во всем себе отказывали, берегли каждый пенс и очень редко ходили развлечься.
Я носил футболки, которые стоили в два раза дороже, чем рубашки отчима, ботинки «доктор Мартине» и джинсы «Левайс» с красным ярлыком. Пока он мужественно пытался купить дом, машину, вырастить троих детей и оплатить сезонный проездной до Лондона, я курил по двадцать сигарет в день и уничтожал его коллекцию записей.
Мать любила всех нас, она всегда была готова прийти на помощь, поговорить обо всем, что нас интересовало, не возражала, когда мы приводили своих друзей, даже если они уже успевали засветиться в местных газетах как малолетние преступники. Я воровал книги из библиотеки и читал все подряд: первые американские комиксы и научную фантастику, Оруэлла, Камю и Кафку.
Первый журналистский опыт я приобрел в восемь лет, выпустив газету «Мусульманские новости». Область ее распространения была ограничена нашим домом. Героем передовицы стал великий грабитель поездов Рональд Биггз, арестованный во время игры в гольф. Мой первый литературный опыт основывался на довольно разрозненных фактах, а именно: а) существовала полиция; б) существовал Рональд Биггз; в) существовал гольф.
Позднее появились первое стихотворение, опубликованное в журнале, первый рассказ, включенный в сборник, первый обзор в лондонской вечерней газете. Вместе с приятелем Ричем мы пытались выпускать журнал для фанатов футбола, но Рича больше интересовали комиксы и панк-рок. Даже после того, как в местной службе трудоустройства все узнали, что я собираюсь стать террористом, я не сомневался, что выберу карьеру журналиста. Только для начала побуду немного рок-звездой…
