По важности и по численности своего персонала третий отдел разведки шел непосредственно после первого отдела. Его служебной сферой была собственно контрразведка, то есть он должен был препятствовать успешной работе разведки и контрразведки противника в Германии, не только раскрывать системы шпионской службы противника, но и разлагать их (например, с помощью провокаторов, вводимых в них), предотвращать возможный саботаж противника против германского вермахта и военной промышленности. Эти задачи, естественно, вели к довольно тесному сотрудничеству со службой безопасности гестапо.
Значительно меньше, чем два других отдела, был отдел разведки номер два, задачей которого, в первую очередь, была работа в тылу противника, то есть саботаж во вражеском стане, нарушение важных связей за линией фронта противника, задачи, которые довольно точно совпадали с задачами британского «Коммандос», получившего известность во время войны. Для проведения этих задач в отдел по возможности привлекались агенты из соответствующих стран, недовольные политикой своих государств. В Восточной Европе это были чаще всего представители угнетенных национальных меньшинств; установление связей с такими элементами входило поэтому в сферу работы отдела. Можно сразу сказать, что Канарис несколько скептически относился к идее саботажа. Он реально оценивал возможности в этой области, чтобы ожидать даже от успешных мероприятий саботажа какого—либо существенного, не говоря уже решающего, эффекта. Против саботажа говорило, по его мнению, также то обстоятельство, что результаты, которых можно было бы ожидать от актов саботажа, никак не соответствовали бы той атмосфере озлобленности и ожесточения, которая возникла бы в связи с этим в лагере противника. И, наконец, он чисто по—человечески был против опасности, которая каждый раз угрожала жизни и здоровью гражданских лиц — мужчин и женщин.
С другой стороны, все эти раздумья и сомнения заходили не так далеко, чтобы Канарис был принципиально против любого применения саботажа. В этом отношении, как и вообще во всей своей деятельности на посту начальника разведки, он руководствовался главной мыслью — что его обязанностью до тех пор, пока он занимает этот пост, является использование всех возможностей военной тайной разведки, которые служили бы руководству вооруженными силами своей страны при одном условии, а именно: только то могло рассчитывать на его одобрение и поддержку, что соответствовало общепринятым и признанным в вооруженных силах цивилизованных держав правилам ведения войны. Если приказы Гитлера или военных, действовавших по его указаниям, противоречили этой предпосылке, то они не выполнялись разведкой. В зависимости от ситуации и положения дел это каждый раз происходило разными способами: либо рассмотрение приказа сверху сначала затягивалось в надежде, что он будет отодвинут на задний план из—за других событий и о нем постепенно забудут; либо против него высказывались возражения, в надежде, что приказ будет отменен; либо создавали видимость напряженной деятельности, в действительности не предпринимая по делу ничего. Подобных случаев были десятки, если не сотни, и тому можно привести немало примеров. В этом, и именно только в этом — в нарушении преступных приказов, выполнение которых покрыло бы немецкий вермахт вечным позором, — и заключается саботаж германского способа ведения войны; при определенных условиях это был саботаж саботажа, в котором обвиняют Канариса многие представители офицерского корпуса, все еще не понявшие, что они не в последнюю очередь обязаны мертвому Канарису тем, что руководство вермахта, генералитет и адмиралитет, и генеральный штаб в целом не были объявлены преступными организациями.
Разведка в том виде, в каком она предстала в начале войны осенью 1939 г., была в основном творением Канариса. Из «мелкой лавочки» она превратилась в большую и весьма мощную организацию. Канарис гордился своей разведкой. Он был глубоко к ней привязан, но также понимал ответственность, которую взял на себя, создавая этот инструмент. Пожалуй, именно чувство ответственности заставляло его оставаться на своем посту еще долгое время после того, как он не только убедился в поражении и в предстоящем уничтожении Германии, но уже и не верил больше в возможность того, что до наступления этой катастрофы Германия будет освобождена от бича гитлеровской системы. Даже в тот момент он все еще до последнего защищал свое положение начальника разведки, чтобы, по крайней мере, как можно дольше не давать ей попасть в руки хорошо известных ему парней из СС. Хотя Канарис всего себя отдавал разведке как своему собственному творению, он все же не заблуждался на счет того, что расширение этой организации до подобных размеров было бы невозможным, если бы не особые обстоятельства времени и политическая ситуация. Разведка формировалась в период всеобщего вооружения и быстрого расширения вермахта — и в материальном, и в количественном плане. И можно сказать, что сам дух времени требовал расширять все институты вермахта. Однако совершенно особенным образом расширению разведки способствовало также наивное, порой доходящее до абсурда восхищение ведущих национал—социалистов во главе с Гитлером и Риббентропом британской секретной службой, принимающей порой вид легенды. Нечто подобное этому произведению фантазии, и даже большее, хотел иметь и Гитлер. Риббентроп и Гиммлер с большей охотой осуществили бы эту цель за пределами вермахта, но Канарис был в ту пору все еще в милости у Гитлера, и абвер был единственной организацией, в которой имелся живой зародыш для крупной организации тайной разведки. Поэтому деньги играли здесь подчиненную роль, по крайней мере, до тех пор, пока речь шла о расходах в немецких деньгах. Вопрос об иностранной валюте также был проблемой для развел к? но здесь все занимавшие крупные посты сотрудники, которые еще в состоянии давать свидетельские показания, сходятся в общем мнении: для выполнения задач, которые Канарис считал важными, вопрос о валюте тоже не был препятствием.
В период своей деятельности во главе разведки Канарис расходовал миллионы по своему усмотрению. Но при всем достатке имеющихся в его распоряжении средств он был очень осмотрительным в расходах. Он требовал — именно потому, что служба в разведке таила в себе для слабых характеров большое искушение, — насколько это было возможным, точной отчетности. Характерной является маленькая сценка из довоенного периода: один из самых проверенных людей разведки, человек, который пользовался полным доверием Канариса и был с ним в дружеских отношениях, вернулся в Берлин после длительного пребывания в Америке. Он должен был отчитаться за свои весьма существенные расходы перед главным казначеем, советником интендантства Теппеном, которому незадолго до этого было поручено отвечать за казну и который в качестве «новой метлы» был особенно строг. Доверенный ссылался на решение начальника и в качестве примера привел эпизод из своей поездки в Южную Америку, где он в одном из маленьких латиноамериканских государств дал большой званый обед, а некоему высокопоставленному вельможе, поддержка которого ему была необходима в интересах дела, положил под салфетку крупную сумму в британских фунтах. «И теперь я должен за это представить отчеты!» — с ожесточением выкрикивал он. Канарис, как в этом, так и во многих других случаях, брал на себя ответственность за оплату счета. Ему приходилось лично решать трудную проблему, а именно: безупречное применение государственных средств на службе, которая по своей природе не дает возможности нормального контроля за расходами.
