Ознакомительная версия.
Больше всего времени Уилбур посвящал обучению графа де Ламбера и еще одного из французских авиаторов, Поля Тиссандье, подготовка которого предусматривалась контрактом. Как и де Ламбер, Тиссандье был богатым аристократом. Прежде чем прийти в авиацию, он занимался автомобильными гонками. Третьего ученика звали Поль Люка-Жирарвиль. Он был капитаном французской армии. Их них троих лучшим пилотом и любимцем Уилбура был де Ламбер.
Ни в одном из своих полетов в Пон-Лоне Уилбур не пытался устанавливать новые рекорды, поэтому вместе с ним в воздух поднимались десятки пассажиров, включая Кэтрин. Она полетела при большом стечении народа 15 февраля, когда уже начинало темнеть. Это был ее первый полет. Францию накрыла волна холода. («Южная солнечная Франция – это обман и западня», – рассказывала Кэтрин отцу.) Но все это было забыто, когда Уилбур наконец пригласил ее полететь вместе с ним.
Больше всего Кэтрин удивило, насколько плавно они передвигаются по воздуху и как легко она может различать лица внизу. Она думала, что они летят на высоте около 9 метров, но позже узнала, что высота полета составляла 18 метров при скорости 67 километров в час. Ею овладела абсолютная безмятежность, и она вовсе забыла о холоде. Полет продолжался 7 минут. Чтобы продемонстрировать Кэтрин легкость, с которой он управляет машиной, Уилбур сделал несколько резких виражей, но она не испытала никаких неприятных ощущений и не проявила ни малейших признаков страха.
Когда после полета Кэтрин спросили, ощущала ли она себя птицей, паря в воздухе вместе с братом, она ответила: «Я не знаю точно, что чувствует птица. Я полагаю, что птицы поют, потому что они счастливы. Я пела, я знаю это, и я действительно очень счастлива. Но, подобно птицам, лучше всего я пела после завершения полета».
До сих пор Уилбур совершал пять-шесть полетов с пассажирами в день. Кого брать с собой в воздух, он решал только сам, и, хотя многие считали, что он берет плату за такую редкую привилегию, и были готовы платить, причем хорошо, он не брал денег, и это производило впечатление.
Когда лорд Нортклифф сказал одному богатому американцу из Филадельфии, что только Уилбур решает, кто полетит с ним, этот человек ответил: «О, мне кажется, это можно будет уладить».
«Я хотел бы быть поблизости, когда вы будете это улаживать, просто чтобы посмотреть, как это делается», – ответил Нортклифф. Американец так и не получил возможности полететь с Уилбуром.
Позже Нортклифф скажет, что никогда не встречал таких простых и искренних людей, как Уилбур, Орвилл и Кэтрин Райт, и не думает, что ажиотаж вокруг них и огромный интерес, вызванный их необычайными подвигами, как-то на них повлияют.
Кэтрин прекрасно выполняла работу «агента по связям с общественностью» при братьях, принимая участие во всевозможных вечерних и дневных мероприятиях и не упуская возможности применять свой быстро улучшающийся французский. «Я сейчас многое понимаю и относительно неплохо говорю», – сообщала она отцу. То, что ни Орвилл, ни Уилбур не занимались языком, очень его расстраивало. «Год во Франции – и не говорить и не понимать по-французски!» – написал он, имея в виду в первую очередь Уилбура. Это было очень серьезное замечание со стороны епископа, если учесть его отношение к сыну.
Кроме того, братья возложили на Кэтрин обязанность вести переписку с отцом, чем она и занималась, отправляя письма и открытки по несколько раз в неделю. Более чем за месяц, проведенный в По, Орвилл не написал епископу ни слова, а Уилбур отправил только одно письмо 1 марта, в котором сообщил, что собирается в ближайшее время поехать в Рим и что состояние Орвилла стало намного лучше, хотя он еще не «совсем пришел в себя», а также что он, Уилбур, будет рад вернуться домой.
Со своей стороны епископ Райт держал их в курсе событий дома, рассказывал о своем здоровье (на которое он не жаловался), кулинарном искусстве Кэрри Грумбах (оно также было на высоте), поездках по церковным делам, погоде и о том, что «ни капли не чувствует себя одиноким». У него было очень много дел. Он начал работу над автобиографией и уже написал 14 машинописных страниц. Через несколько недель он приблизился к 50 страницам.
Как отмечали в прессе, аэродром в По по-прежнему оставался «местом паломничества знаменитостей». В последнюю неделю февраля в город прибыл король Испании Альфонсо XIII, чтобы стать свидетелем «чуда». Не отрываясь, он наблюдал за тем, как Уилбур поднялся в воздух и пролетел несколько кругов на большой высоте. После этого, окруженный свитой, король вместе с Орвиллом, Кэтрин и другими стоял рядом с Уилбуром и слушал его объяснения относительно конструкции «Флайера». У Альфонсо XIII, который говорил по-английски и достаточно знал об авиации, было много вопросов к Уилбуру. В какой-то момент, обернувшись к Кэтрин, он спросил: «И вы действительно тоже летали?» Услышав ее утвердительный ответ, он сказал, что тоже очень хотел бы полететь с Уилбуром, но обещал жене не делать этого. Кэтрин решила, что он – «хороший муж».
Обратившись к Уилбуру, король осведомился, не перейдет ли он границы дозволенного, если попросит провести еще один демонстрационный полет. «Я увидел, что умеете делать вы, – сказал он, – и хочу увидеть, что умеет делать один из ваших пилотов».
Уилбур дал согласие и отправился в 12-минутный полет с графом де Ламбером, в течение которого ни разу не притронулся к рычагам. То, что пилот-курсант научился управлять самолетом с таким мастерством за такое короткое время, поразило короля больше всего.
Орвилл заявил корреспондентам, что не будет летать во Франции самостоятельно и не собирается лететь с Уилбуром. Но всего через несколько дней Уилбур снова взял с собой Кэтрин, на этот раз в полет протяженностью в 21 километр над окрестностями. «Это было великолепно», – написала она отцу. Еще через несколько дней она поднялась в воздух на воздушном шаре вместе с одним французским графом. На этот раз Орвилл полетел с ней. Они пролетели почти 48 километров и приземлились в городке Осен в Пиренеях.
Тут Кэтрин наконец обессилела. Потрясенная «слишком сильными впечатлениями», она провела два дня в гостиничном номере.
17 марта, когда стояла прекрасная погода – как говорили, «королевская», – в По приехал английский король. Он проделал путь больше чем в 110 километров из своей резиденции в Биаррице. Его сопровождала многочисленная свита на сверкающих черных автомобилях.
Эдуарду VII шел 68-й год. Это был крепкий седобородый общительный мужчина. Его жизнелюбие и манера одеваться – мягкие фетровые шляпы, твидовые костюмы и привычка никогда не застегивать нижнюю пуговицу жилета – наряду с пристрастием к быстрым автомобилям и красивым женщинам превратили его в символ первого десятилетия XX века – так называемой эдвардианской эпохи. Старший сын королевы Виктории, он стал олицетворением быстрого отхода от викторианской эпохи. Этому в полной мере соответствовал его живой интерес к авиации и то, что он лично приехал, чтобы своими глазами увидеть чудо Уилбура Райта.
Вокруг летного поля собралась огромная толпа, возбуждение нарастало. Кэтрин была представлена королю. У него в петлице красовался небольшой пучок трилистника в честь Дня святого Патрика.
Сначала королю показали «Флайер» в ангаре. Уилбур извинился за потрепанный вид самолета, но с гордостью показал на новенький, с иголочки «Флайер» рядом со старым и объяснил, что собирается летать на нем в Риме.
Пока Уилбур наблюдал за буксировкой самолета на летное поле и осматривал его перед полетом, Орвилл объяснял его действия королю. Затем Уилбур поднялся в воздух, сделал несколько кругов и после 7 минут полета совершил прекрасную посадку в точке, откуда взлетел. Король наблюдал за всем этим, по его собственным словам, «затаив дыхание».
Как и во время визита короля Альфонсо, Уилбур предложил слетать снова, чтобы показать, как выглядит полет с пассажиром, и Кэтрин опять поднялась с ним в воздух. На тот момент она пролетела уже больше, чем все остальные американки.
Несколько позже в тот же день граф де Ламбер выполнил самостоятельный полет к гордости все троих Райтов и присутствовавших французов.
Шумиха и восхищение достижениями Райтов – всем, что они раз за разом демонстрировали в Ле-Мане и По, – не ограничивались Европой. На родине, в Соединенных Штатах, газеты и журналы без устали продолжали привлекать к ним внимание. Медийный потенциал чудесного изобретения казался неисчерпаемым.
Вот что говорилось в длинной статье Джеймса Эджертона «Монархи неба», опубликованной в «Таймс геральд», газете города Уэйко, штат Техас:
«Большинство из нас помнят, когда диковинкой казался автомобиль. Автору нет и 40, но он помнит время, когда стала использоваться первая „безлошадная повозка“, ведь это было всего-то с десяток лет назад. Машина представляла собой большое неуклюжее чудовище на огромных колесах, с непонятным механизмом управления, и в движение ее приводил очень шумный паровой двигатель. Она оказалась такой неудачной, что прошло несколько лет, прежде чем в поле моего зрения попал другой экземпляр. Сейчас машины стали такой же обыденностью, как миллионеры.
Ознакомительная версия.
