Пошел к ее отцу и посватал Шуру. Отец дал согласие. Венчал нас староверский поп. Мне-то это было в высшей степени безразлично.
После свадьбы я сказал сияющей жене:
— Шура, мне жаль портить тебе радость, но знай, что я тебя не люблю, не любил, никогда не полюблю. Поживем с тобой года три, и я разведусь с тобой… Я отвезу тебя в Иркутск. Можешь к отцу не возвращаться. И не плачь. Успеешь поплакать… через три года.
Когда она родила Олечку, мы переехали сюда. Я хотел было устроиться в Якутске, у меня там оказались друзья. Но не смог.
— Вы прожили с ней три года?
— Ровно три. Сейчас она в Иркутске. Высылаю ей денег достаточно, чтоб она беспечно сидела у дома на лавочке и судачила с соседями, но она предпочитает учиться на рабфаке.
…После обеда я пошла в больницу на ванну, затем зашла к невропатологу — он меня просил зайти.
Я еще раз поблагодарила его за ванны, он отмахнулся:
— Пустое! Больше, чем ванны, вам сейчас поможет укороченный рабочий день, наберетесь силенок перед отъездом…
— Это вы просили за меня нашего начальника, — поняла я.
— Я… но точнее, моя жена, она работает в управлении лагерей… у Вишневецкого. Сначала не решилась его просить, думала — откажет, но потом набралась храбрости. Я ей столько о вас рассказывал… Но, к ее удивлению, Вишневецкий сразу согласился и позвонил начальнику вашего лагеря.
— Вам обо мне рассказывала Маша?
— Да. Она иногда находит возможность зайти к нам. А привел ее к нам впервые мой друг, еще когда она была у него в психолечебнице.
Я простилась и ушла и неожиданно для себя самой отправилась к театру. Подошла к афише, шел «Гамлет»… Неужели сюда, в Магадан, приехали работать хорошие артисты, которые могут играть «Гамлета»? Фамилии были явно обезличенные — Иванов, Петров, Сидоров. А в конце афиши я прочла: художник Неклонский!
Я долго смотрела на дорогую фамилию…
Затем села на ближайшую скамейку в театральном скверике.
Да, у нас с ним все началось с постепенно нарастающей дружбы. Но прошло не так много времени, и Сережа сказал мне:
— Валя, а ведь я люблю тебя, люблю!
Должно быть, он в моих глазах прочел то, что ему хотелось, он прижал меня к себе и стал целовать.
Женщина всегда чувствует, знает, по-настоящему ли ее любят.
Чем дальше, тем я все более убеждалась, что Сережа любит меня по-настоящему, глубоко и верно, как и я его.
Как мы оба были счастливы! Но Сережей все время владел страх потерять меня.
— Я успокоюсь, лишь когда мы поженимся, — как-то сказал он мрачно.
— За чем же дело стало? Давай поженимся, Сережа, пойми и запомни: я тебя люблю, юридическая сторона меня нисколько не тревожит, можно зарегистрироваться, можем жить так, как тебе лучше. Может, ты не разведен с Шурой? Тогда я всё предоставляю времени. Повторяю, я люблю тебя, и мне важно лишь одно: чтоб и ты любил меня.
— Спасибо тебе, дорогая, с Шурой я разведен, дело не в этом…
— А в чем?
— Дело в твоем отце.
— Папа тебя не любит, но, знаешь, даже в старое время дочери обходились без родительского благословения и были счастливы.
— Видишь ли, ты не представляешь, что здесь поднимется, как только узнают о нашем браке.
— Да какое им всем дело?
— Видишь ли, Валя, меня здесь вообще не любят, не терпят, даже когда не знали о моем происхождении. Просто за то, что я на них не похож. Что я не пью с ними. В ресторан хожу лишь обедать. Много читаю, много покупаю книг, в свободные дни рисую картины, хотя вовсе не художник… и, наконец, за то, что за мной бегают женщины, ну а я порой уступаю, если нахожу ту или иную достаточно интересной… Но когда узнали о моем происхождении, эта неприязнь приняла политический характер, превратилась в ненависть.
— Зачем ты им рассказал?
— Что ты, не думал. Приехал этот кавказец Махарадзе, бывший деникинский поручик. Он увидел меня в ресторане и на весь зал заорал: «Князь Неклонский, какими судьбами?» Получив от меня изрядный втык, он взял свои слова назад, но было уже поздно. Белый через милицию (или НКВД) докопался до моих родных. Так вот, на мою голову выльют ушат грязи, больше сфабрикованной, а твои родители, отец в особенности, будет всему верить.
— Сережа, не надо преувеличивать. И главное, не придавай этому такое значение. Важно то, что мы друг друга любим, остальное не так уж важно. А папе я объясню. Самое главное для него — почему ты пошел в революцию к белым.
— Как ты это будешь объяснять?
— Как есть на самом деле. Тебе же было всего шестнадцать лет! Куда еще мог пойти мальчик из дворянской семьи в 1918 году. Только в белую гвардию. Но ты же ушел от них.
— Ушел. Да. Но два года был у Деникина.
— Так что, теперь до самой старости об этом тебе будут напоминать?.. Сережа, я прошу тебя, давай уедем отсюда.
— Меня загнали на север, и некуда мне теперь ехать, — мрачно возразил он.
— Пусть на север, но давай хоть из Незаметного уедем. На какой-нибудь прииск. Сережа оживился.
— А знаешь, это реально. Я поищу себе работу на Алданских приисках. Мы поженимся и выедем, как только я найду что-либо подходящее, с квартирой и прочее.
Сергей нашел себе работу быстрее, чем мы думали. Правлению «Алданзолото» нужен был свой представитель на одном из крупных золотых приисков, но не было подходящего человека. Когда Сережа предложил свою кандидатуру, они удивились, но охотно ее приняли. Сережа выехал на этот прииск на пару дней.
Пока он ездил, я написала вчерне рассказ о геологе Филиппе Мальшете. Прототипом послужил один из друзей Сергея. Мы познакомились с моим героем еще по дороге в Незаметный — вместе ехали со станции Большой Невер. Он как-то сразу сдружился с нашей семьей, и мы ехали вместе, порой в одних санях. Еще при царе, кажется в 1907 году, Филипп Мальшет был сослан на Крайний Север. После революции он мог вернуться в свой родной Петроград, но он участвовал в боях за Советскую власть.
После его выдвинули было на партийную работу, но он отказался категорически, заявив, что он геолог по призванию и геологом останется. Ни уговоры, ни запугивания, ни угрозы не помогли.
Он много ездил по северу с геологическими партиями, пока не осел на Алдане. Надо было куда-то привести жену (жену он взял из коряков). Выучил ее грамоте, но читать так и не смог приохотить. К книгам она отчего-то испытывала явную неприязнь, как и к его минералам. Может, потому, что, возвращаясь из экспедиции, муж все свободное время отдавал книгам.
У них было четверо детей… Мальшет несколько раз делал попытку вернуться в Ленинград, где у него были родные — братья, сестры. Но возвращался с дороги. Однажды все же добрался до Ленинграда, обрадовал родных подарками — мехами. Устроился на работу… Через пару месяцев вернулся на Алдан.
