Глухарь Евстигнеева – физиология хулигана, его клиника. Он производил жуткое впечатление сорвавшегося с цепи зверя, который, если его побьют, повизгивая, уберется в свою нору, чтобы, залечив рану, снова напасть.
Это было время, когда хулиганство считалось у нас лишь результатом «слабой воспитательной работы». Критики тогда писали: «…В наше время, в нашей стране, где все пронизано и освещено великим смыслом и целью…». Теория Ломброзо о врожденной склонности к агрессии и открытия Фрейда о влиянии изначальных инстинктов на поведение человека считались «продуктом буржуазной лженауки». А он играл хулигана как патологическую мутацию человеческой натуры.
Любопытно, что и в последнем своем выходе на сцену в спектакле «Игроки-XXI» его мошенник так же вытягивал вперед шею и отводил руки. Это была одна из «евстигнеевских поз», но здесь перед нами был расслабленный, ждущий разоблачения жулик.
Простые люди его были не так просты. Он вернул в их среду Сатина – лидера горьковской ночлежки.
В 1969 году «Современник» показал «На дне» в постановке Галины Волчек. Десятилетиями Сатина у нас играли, завышая его социальное положение. Нередко это бывал чуть ли не большевистский агитатор. Его сентенции воспринимались как призыв «горлана, главаря».
Евстигнеев возвратил ему его профессию шулера. Возник мыслящий люмпен. Режиссер и актер понимали, что в искусстве философствующий шулер выше, нежели передергивающий карты философ.
Его Сатин не алкоголик. Опьянение – условие его свободы. Так уж устроено наше Отечество. Навязшее в ушах «человек – это звучит гордо!» подавалось им как мысль-вопрос. Возникала она здесь, сейчас, после пятой или шестой стопки. Он ощупывал ее, проверял на прочность. Выдающийся критик Павел Александрович Марков писал: «Процесс рождения самой мысли передан Е. Евстигнеевым с замечательной силой».
На смену «простым людям» приходят евстигнеевские аристократы.
Пример высокий. Шестидесятые годы. Кинорежиссер Марлен Хуциев ставит на сцене «Современника» драму Артура Миллера «Случай в Виши». Спектакль запретили – партийное начальство не устраивала «еврейская тема». Театральная Москва смотрела спектакль нелегально, по ночам.
Оккупированная Франция. В подвале группа задержанных для проверки «на еврейство». Других отпустят, евреи поедут в Освенцим. Он играл одного из задержанных – австрийского князя.
Ни раньше, ни позже не видел я на нашей сцене такого аристократа. Конечно, шляпа, трость, безукоризненно сидит костюм. Но это могли и другие. Он сыграл то, что сыграть как будто и нельзя, – породу!
Истинные аристократы – веками выращиваемая группа людей, соединивших в себе лучшие человеческие качества: честь, верность слову, достоинство личности, непоказной демократизм. Не каждый дворянин был аристократом. Столетиями шла селекция. Стиль жизни его Князь соединял с аристократизмом духа.
И такого человека играл актер, который в одночасье мог сыграть «дядю Васю» или Адамыча!
Видел ли он когда-нибудь таких людей, как этот князь? Вряд ли. Он их просто знал. Объяснить это невозможно. Как знал, например, Ивана Ильича Пралинского из фильма «Скверный анекдот», снятого по рассказу Достоевского режиссерами А. Аловым и Вл. Наумовым в 60-е годы и тогда запрещенного.
Здесь иная «прослойка». Дворянская стать в соединении с дворянской фанаберией. Насмешка писателя над либералами из высших чинов, над их послеобеденным желанием благодетельствовать малым мира сего.
Статский генерал попал в невозможное положение. Будучи под легким «шофе», влекомый либеральным зудом «приобщать» и «развивать», он случайно попадает на свадьбу своего подчиненного, мелкого чиновника с «десятирублевым жалованьем».
Актер не разделил беспощадной насмешки автора. Он выискивал в своем персонаже страдания, нравственные муки в карнавале невежества, хамства, которые расцветают на почве пожизненной бедности. Получилась не злая комедия, получился трагифарс.
Фильм запретили как «злостную карикатуру на русский народ», наказав Достоевского за то, что не потрудился противопоставить скверному обществу «светлое, жизнеутверждающее начало».
Слава Богу, пленка, как и рукописи, не горит – блестящая работа Евстигнеева сохранилась.
А далее мы становимся свидетелями различных превращений «типа» в бурных катаклизмах российской истории XX века.
Профессор Преображенский в фильме «Собачье сердце» по Булгакову.
Из высших интеллектуальных кругов. Подвижная мозаика деталей поведения потомственного интеллигента. В голосе – бархат, металл. С документальной серьезностью актер портретировал отечественного прогрессиста из той генерации, что столетие назад не устояла перед соблазном быстро, как в химическом опыте, вырастить «нового человека».
Грандиозная метафора Булгакова. За евстигнеевским Преображенским (кстати, фамилией, идущей от «Преображения Господня», автор подчеркнул претензию профессора взять на себя работу Бога!) вставали реальные биографии таких философов и ученых, как Струве, Бердяев, Тимирязев и другие образованнейшие русские люди, в какой-то момент своей жизни поддавшиеся искусу подтолкнуть историю и спохватившиеся, когда было уже поздно.
Это «поздно» и увидели мы в спектакле «Большевики» на сцене «Современника».
Луначарский! Партийный интеллигент. Не покинувший Россию, как вынужденные пассажиры «корабля философов» в 1922????.
В каждой революционной партии есть деятели, стремящиеся согласовать ее черную, грязную работу с идеалами, например с идеалом «ненасилия». («В принципе мы против всякого насилия». – Ленин. Против, но лишь в «принципе».)
1918 год. На заседании Совнаркома обсуждается вопрос о «красном терроре». Оставим сейчас в стороне историческую достоверность пьесы М. Шатрова, особенно в свете того, что знаем мы о том времени и о тех людях теперь. Сосредоточимся на одном эпизоде.
За террор или против террора – вот в чем вопрос!
Рука Луначарского последней медленно, нехотя тянется вверх. Нарком просвещения опустил голову, отвернулся от всех. Он отделился от своей руки. В ней – необратимость его жизненного выбора, а в позе – осознанная им драма.
Редчайший пример жеста-судьбы, жеста-биографии. Высший образец актерского искусства.
По прошествии четверти века из всего спектакля помнится евстигнеевский жест… Да еще приглашенный театром настоящий караул кремлевских курсантов, их чеканный шаг возле стола заседаний, пророчащий трагическое будущее всех здесь сидящих.
Но он сыграл и это Будущее.
В 1973 году вышел на телеэкраны фильм Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны». Политический детектив. Как и в случае с «Большевиками», не станем обсуждать достоверность изображенного. Талантливые актеры – а их в фильме целый букет – получили хороший материал для ролей.
