Ознакомительная версия.
Чтобы выжить, всем членам моей семьи пришлось искать работу. Наша кузина шила шляпы. Ее дочь сумела сняться в нескольких кинофильмах. Залы синематографов и театров не пустели; артистичный по натуре, а главное, желающий отвлечься от повседневной нищеты, русский народ устремился к зрелищам; толпа могла стоять по семь-восемь часов в грязи или на снегу в очереди за хлебом, а затем еще два часа в очереди перед театром. Народ готов был отказаться скорее от хлеба, чем от зрелищ. Известно, какое впечатление этот наплыв зрителей производил на театралов императорских времен.
Моя сестра, благодаря хорошему знанию нескольких иностранных языков, устроилась на службу секретаршей в американскую организацию АРА, занимавшуюся поставками продовольствия в страдающую от голода Россию. Несмотря на свой возраст, матушка тоже решила найти себе работу; имея интерес к фармацевтике, она припомнила некоторые рецепты и стала делать косметику, сбыт которой очень скоро вышел за рамки круга наших знакомых: женщины могут примириться со многими лишениями, но от кокетства не откажутся.
Что же касается меня, если я хотел продолжать заниматься в Петрограде тем же ремеслом, которым занимался на юге, надо было начинать все с нуля. Популярность, приобретенная в Ростове, здесь не имела никакого значения. Пришлось вооружиться терпением. А оно было необходимо: видя, что я выступаю во фраке, да еще не с народным репертуаром, меня упрекали в излишней буржуазности; под этим я понимал страх директоров перед возможными жалобами какого-нибудь большевика, что артист не стремится пропагандировать новые идеи. Меня долго никто не хотел брать на работу. Наконец, директор Свободного театра на Невском проспекте, точнее, уже на проспекте Двадцать Пятого Октября, рискнул выпустить меня на сцену; благодаря горячему приему у публики в этом театре мне стало легче получать ангажементы. Спешу уточнить: костюм, в котором я выступал, а также мой относительно изысканный репертуар приятно удивляли публику, так как сильно отличались от того, что она видела обычно; этим во многом объясняется мой успех.
Разрешение на выступление давал только Союз творческих работников, но он не гарантировал ангажемента в театре. Чтобы получить разрешение, я должен был предварительно пройти прослушивание в союзе. Это была эпоха его расцвета.
В Ростове занятия искусством доставляли артистам много неудобств. В то время были в моде концерты-митинги. Вот как это выглядело. Большевики устраивали митинги, чтобы производить городские выборы. На эти собрания направляли ораторов, умевших зажечь толпу. Но довольно скоро аудитория охладела и стала проявлять куда меньшую активность. Кроме того, речи не сопровождались голосованием. Народу даже не предлагали голосовать; ему что-то говорили, потом отпускали, а через месяц-полтора объявляли, что избран такой-то или такой (всегда большевик). Понятно, что народ устал; чтобы бороться с его равнодушием, власти придумали разбавлять речи художественными номерами. Организаторы не уточняли, будет ли художественная часть предшествовать официальной или наоборот, чтобы публика приходила к началу. Эти концерты-митинги начинались в десять часов утра и заканчивались в семь вечера. Так что задействованные в них артисты выступали со своим номером до четырнадцати раз.
Ясно, что лучше всего исполнительный комитет относился к певцам, выступавшим с откровенно пропагандистскими номерами. Меня же иногда ругали за недостаточно революционный репертуар.
Но это происходило в 1920 году в Ростове, а сейчас я находился в Петрограде, и было уже начало 1921 года. В приемную комиссию союза входили восемь человек: композитор, пианист, певец, драматический артист, балетный танцор и два представителя большевистской партии. Впрочем, в этот маленький трибунал могли входить и женщины: певица, танцовщица и т. д. После просмотра комиссия выдавала или не выдавала новичку членский билет, а также сертификат, в более или менее красноречивых выражениях, в зависимости от мнения комиссии, указывавший одну из трех обязательных профессиональных категорий. После чего артист мог свободно заниматься искусством, в рамках, установленных правилами союза[27].
Больше, чем от союза, мы зависели от цензуры. После различных модификаций в ее структуре цензурная служба стабилизировалась в 1922 году. Насколько мне известно, она остается такой же и по сей день.
Функционирование цензуры основывалось на системе категорий, общей для всех произведений, могущих быть исполненными перед публикой. Таким образом, система, созданная ведомством цензуры, ставила в один ряд произведения классические и современные, иностранных и русских авторов и самых разных жанров: трагедии, драмы, комедии, водевили, оперы, оперетты, песни, романсы – все было уравнено и распределено согласно революционной точке зрения.
Категорий было четыре: А, Б, В и «Запрещено».
Категория А включала произведения, исполнение которых разрешалось в центральных районах, где селился новый класс, соответствующий прежней буржуазии. Полагая, что некоторые спектакли могут быть вредны народу, но при этом не повредят более образованным слоям, цензура прибегла к этому методу: дозволять постановку подобных пьес только в определенных районах города; разумеется, жителям окраинных районов, если бы они пожелали посмотреть спектакль категории А, было достаточно пойти в один из центральных театров.
К категории А относилась, например, «Дама с камелиями», некоторые темы которой, связанные с социальной иерархией, казались цензуре опасными для пролетарских слоев. Также категория А была присвоена английской пьесе «Романс», главный положительный герой которой, молодой пастор, незадолго до развязки сюжета возвращался к Богу. А еще «Тоска», «Веселая вдова» и… «Гамлет».
Во вторую категорию, Б, входили произведения, допускаемые к постановке в народных кварталах. Это были сплошь пьесы революционной направленности, слишком наивные для хоть немного образованной публики. Не могу сейчас припомнить хоть одну пьесу из этой категории, которая была бы известна во Франции.
К категории В относились произведения, разрешенные к исполнению во всех культурных учреждениях без ограничений. С одной стороны, по своим художественным достоинствам они были интересны образованной публике и в то же время из-за какой-то детали цензура считала их революционными и полезными для народа. В эту категорию входили: «Риголетто» (поскольку в финале там убивают короля), «Фауст» (история бунтаря и матери, убивающей собственного ребенка), пьесы Мольера (в которых высмеивались вельможи), «Воскресение» и «Власть тьмы», почти все – в театре Горького и Андреевой.
Ознакомительная версия.
