Два убедительных харизматика составляли прекрасную политическую команду: «Перон управляет – Эва представляет». С культом Перона креп и культ Эвиты. Уже при жизни перонисты называли ее символом социальной справедливости – хустисиализма. Еще ее называли: «знаменосцем угнетенных масс», «надеждой и стражем революции», «щитом Перона», но сама она предпочитала называться «мостом любви между Пероном и народом».
Авторитет Эвы вырос еще больше, когда она отказалась от выдвижения своей кандидатуры на пост вице-президента. Этот «исторический отказ» демонстрировал ее личную скромность и готовность без всяких почестей продолжать трудную повседневную работу.
К тому времени вся Аргентина знала, что Эвита умирает. День 17 октября 1951 года был посвящен публичному чествованию Эвиты. Прежде чем предоставить ей слово, Перон попросил многотысячную толпу хранить тишину, чтобы были слышны ее слова. Он поддерживал жену за талию. Но даже в такой момент Эвита призвала народ к бдительности, к готовности умереть за Перона. Сцена, когда президент прикреплял высший перонистский орден на ее груди, а Эвита рыдала на его плече, как и весь этот траурный прижизненный митинг, запечатлены в документальной хронике. Любовь с большой буквы стала вскоре частью перонистской мифологии, и некоторые ее выражения пережили самих героев. Например, одна из фраз в предсмертной речи Эвиты: «Не плачь, Аргентина! Я оставляю тебе самое дорогое, что у меня есть, – Перона».
В ноябре 1951 года Эва перенесла операцию. В эти дни по всей стране: в церквях, домах и на улицах у самодельных алтарей – сотни тысяч простых аргентинцев зажигали свечи и молились о том, чтобы Бог даровал Эвите жизнь.
Но он позволил ей лишь увидеть победу мужа на выборах, постоять рядом с ним на балконе президентского дворца Каза Розада и принять очередной титул – «Духовный лидер нации». Это было в день присяги 4 июня 1952 года, а 26 июля Эвита Дуарте Перон умерла в 33 года от рака.
Перон собирался построить ее мавзолей и объявил 17 октября 1951 года – день ее последнего публичного выступления – Днем святой Эвиты. Но в 1955-м Перон был арестован и выслан из Аргентины, а тело Эвиты было увезено и втайне от Перона захоронено в Италии под именем Мария Маджи Маджистрис.
Перон вернулся только через 17 лет. Вместе с ним в страну вернулись и мощи святой Эвиты – она была канонизирована. К ее могиле не прекращается поток паломников.
Ранняя смерть в зените славы навсегда сохранила Эвиту в памяти аргентинцев молодой, как символ духовной силы, верности, любви и самопожертвования ради тех, кого любишь, и как пример, который невозможно повторить. Само имя Эвиты так глубоко вошло в память аргентинцев, что спустя столько лет ее образ для многих людей, и не только в Аргентине, сохраняет ореол святости, является символом подвижничества и служения народу.
Народы других стран получили в свое распоряжение мифы об Эвите – мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса «Не плачь по мне, Аргентина!» и фильм с Мадонной и Бандерасом.
Владимир Высоцкий и Марина Влади: поэт и колдунья
«…к нам направляется невысокий, плохо одетый молодой человек. Я мельком смотрю на него, и только светло-серые глаза на миг привлекают мое внимание. Но возгласы в зале заставляют меня прервать рассказ, и я поворачиваюсь к нему. Он подходит, молча берет мою руку и долго не выпускает, потом целует ее, садится напротив и уже больше не сводит с меня глаз. Его молчание не стесняет меня, мы смотрим друг на друга, как будто всегда были знакомы. Я знаю, что это – ты. Ты совершенно не похож на ревущего великана из спектакля, но в твоем взгляде чувствуется столько силы, что я заново переживаю все то, что испытала в театре. А вокруг уже возобновился разговор. Ты не ешь, не пьешь – ты смотришь на меня.
– Наконец-то я встретил вас…»
Так Марина Влади описала свою первую встречу с Владимиром Высоцким в ресторане ВТО после репетиции «Пугачева» в «Таганке», где Высоцкий играл Хлопушу и бился на сцене в цепях, рыча: «Я хочу видеть этого человека!»
Марина Влади писала свою сказку. Сказку для себя – и немножко, конечно, для публики. Конечно, все было не совсем так. Или совсем не так. Но созданный ею миф, как и многие другие театрально-киношные мифы, оказался настолько живуч, что, может быть, лучше, чтобы оно все так и было.
Владимир был сражен – почти сразу. После той встречи в ресторане компания актеров перебирается в квартиру корреспондента «Юманите» Макса Леона. Высоцкий играет и поет свои песни. Потом поют другие, потом снова он. На следующий день встреча продолжается – уже в пресс-баре гостиницы «Москва», где с помощью друзей, оттиравших от Влади потенциальных конкурентов, Высоцкий танцует с Мариной весь вечер. После чего заявляет: «Я буду не я, если не женюсь на ней!»
Но вот Влади… Она не ответила ему взаимностью ни тогда, ни позже, в 1968-м, когда она снова прилетела в СССР на съемки фильма «Сюжет для небольшого рассказа» Сергея Юткевича. Расстроенный Высоцкий бросил все и улетел к другу детства в Магадан. Правда, и оттуда он пытался ей звонить, но вот беда – он не знал ее номера.
Летом она снова приезжает на съемки. Высоцкий предпринимает очередную попытку завоевать ее, но Марина… просит оградить ее от ухаживаний. Высоцкий вроде бы снова отступает, да еще и съемки «Хозяина тайги» требуют его отъезда в Сибирь, но… именно летом 1968 года, по всей видимости, Влади сдалась напору Владимира. Да еще и вступила во французскую компартию.
Осенью Высоцкий написал в одном из стихотворений: «Начал целоваться с беспартийной, // А теперь целуюсь с вожаком!» – Влади стала вице-президентом общества дружбы «Франция – СССР».
Реакция в Театре на Таганке на роман Высоцкого с Мариной Влади была, разумеется, разной. Вспоминает актер Анатолий Васильев: «Появилась Марина, и много всякого было, что тут скрывать… Марина Влади – звезда! И наш Вовка Высоцкий! Для всех нас он был Володька, Вовка Высоцкий… И вдруг – Марина Влади! И в нашем театральном воздухе повисло:
– Ну ведь не по Сеньке шапка!
– И куда это его занесло? В Париж!»
Вообще, француженка Марина Влади, урожденная Марина Владимировна Полякова, заняла особое место в русском сердце.
И не потому только, что судьба назначила ее законной супругой Высоцкого. Ведь и для нашего первого барда Влади стала некой символической любовью задолго до их личной встречи – с тех пор, как из-за железного занавеса заглянула к нам в образе юной лесной, как бы купринской колдуньи. Ее славянское лицо, обрамленное свободной копной светлых волос, было полно диковатой грусти, столь не похожей на чопорную французскую меланхолию. Но и в лесу «дикарка» оставалась элегантной – в продуманном декольте и с затянутой талией. Полюбил ли Высоцкий образ главной героини – колдуньи Инги, или актрису, воплотившую этот образ, вряд ли знал он сам. Да и вряд ли задумывался над этим.
