- Так это ты их вывела?
- Я. Места мне с детства знакомые. Отец тут лесником был. Мы не здесь, на хуторе жили. Большое хозяйство было. Да и семья не маленькая: отец, мать, две сестренки, братовьев пятеро. Теперь вот одна осталась. - Она отвернулась в угол, вытерла слезы концом платка. - Вспоминать - только душу травить...
Стрекалов понемногу успокаивался.
- Семен тебе номер полевой почты оставил?
- Не успел, должно быть, сказать. Меня одной рукой обнимал, а другой за автомат держался, такая жизнь у нас с ним была... Ладно, пойдем, темно уж. До реки доведу, а там сам ступай. Дойдешь, чай, потихоньку-то? Ну, чего застыл? Гляди, немцы завсегда об эту пору по избам шарят.
- Вместе пойдем, - сказал он, - нельзя тебе здесь оставаться.
- А это уж не твое дело. Он взял ее за плечи.
- Почему не идешь к нашим? Кругом все освобождено, люди колхозы восстанавливают, весной сеять будут.
Она сердито дернула плечом.
- Убери лапы. Думаешь, если одна, так все можно... Он разозлился.
- Говоришь, немцы заходят?
- Бывали. Часть тут у них. А может, и не одна.
- Как это они молодую, красивую бабу не тронули?
- Не до баб им. Насчет жратвы промышляют. В чем душа держится. Да и хитрые мы. Ты меня днем видел? Старуха. Все тут такие. Волоса золой посыпаем, чтобы седыми казаться, на себя что пострашней надеваем...
- Ты мне зубы не заговаривай. Отвечай, почему не уходишь?
Она молчала.
- Может, из-за сына? Так ведь его нет. Вернешься весной, сделаешь что надо, а теперь чего тут торчать? Слушай, неужто из-за Семена?
Она мгновенно преобразилась.
- Да. Из-за него, - досадуя на свою слабость и стыдясь Сашки, крепко вытерла слезы ладонью. - А где мне его еще ждать? Почты для нас с ним нет...
- Обожди, не плачь.
- Я не плачу. Идем, парень, очень тебя прошу. На душе тревожно как-то...
- Вот что, забирай шмотки и идем вместе. Она исподлобья, враждебно глядела на него.
- Нельзя тебе здесь оставаться. Скоро тут такое начнется... А там, за рекой, устроишься в деревне, хозяйство заведешь и жди себе.
Она упрямо качнула головой, пошла к двери. Он понял, что иного выхода нет...
- Глаша!
Она замерла на месте, но еще долго не оборачивалась, боясь, что ослышалась, потом подошла к Сашке, заглянула ему в самые зрачки.
- Откуда мое имечко знаешь, солдат? Или я его тебе назвала?
- Называла, - поспешно соврал он. Она покачала головой.
- Неправда. - И вдруг крепко схватила за телогрейку: - Солдат, миленький, скажи, откуда? Богом прошу, скажи! Ну хочешь, я перед тобой на колени встану? - Она и в самом деле упала перед ним на пол, охватила его сапоги руками. - Не томи душу, не видишь, изболелась вся. Только он один мое имечко знает. Да говори же! Он сказал, да?
- Ну он, чего кричишь? Дружки мы с ним. В одной части служили.
Она, как подброшенная пружиной, вскочила на ноги.
- Пошто сразу не сказал? У, пустоголовый! - Вздохнула, как человек, сбросивший с плеч непосильный груз. - Ну вот, теперь и уйти можно. Семен-то где сейчас? Найдем мы его? - говоря это, она лихорадочно собирала вещи, завязывая все в большой узел. - А ты все-таки олух царя небесного, парень, хоть обижайся, хоть нет. Жены-то нет? И не будет. Бабы таких не любят. Вот мой Семен... Ну как он там? Голодает небось? Обо мне-то хоть вспоминает? Да не стой столбом, помогай! Звать тебя как? Семен называл одно имечко... Александром? Ну пошли, Александр, больше нам тут делать нечего.
У двери она обернулась, обвела прощальным взглядом свою конуру, закусила губу, чтобы не расплакаться.
РАДИОГРАММА
Пугачеву
Сегодня, 13.12.43, в 0.47 в ваше распоряжение направлены следующие части и подразделения: 230-й Отдельный танковый батальон (командир гвардии подполковник Синицын), батарея СУ-120 (командир гвардии капитан Кравченко), один ИПТАМ 210 (командир майор Быков), а также два батальона 530-го с. п. под командованием капитана Рустамова.
Основание: приказ № 171 ШТАРМа от 12.12.43
Филипченко РАДИОГРАММА
Весьма срочно! Пугачеву
Сообщаю приказание командующего армией № 08943 от 13.12.43. В связи с крайне напряженной обстановкой на участке Лагутино - Мхи приказываю:
1) немедленно остановить продвижение немецких частей ген. Шлауберга на рубеже р. Пухоть;
2) вторично предложить противнику сложить оружие, гарантировав жизнь всем - от солдата до генерала;
3) в случае отказа сдаться ликвидировать окруженную группировку всеми имеющимися в вашем распоряжении средствами.
Белозеров.
Тяжелый, слышный теперь отовсюду гул нарастал, полз с севера, от реки, тянулся по земле, прижимаемый книзу ветром, и то заглушался им, то становился отчетливо ясным. Батарейцы притихли.
Нет на свете ничего тяжелее последних перед боем минут, когда все, что было за долгую или недолгую жизнь, превратившись в одно сияющее мгновение, в последний раз мелькнуло перед глазами и исчезло; когда душа, надев чистую рубаху, уже приготовилась в любую минуту покинуть тело; когда мысленно прощены все долги, забыты обиды и когда вчерашний недруг отдает тебе свою последнюю цигарку, а командир взвода, забывшись, называет по имени...
Что-то непонятное тоненько прокричал телефонист. Командир батареи скомандовал: "Бронебойным заряжай!" Сулаев торопливо пихнул патрон в казенник, дослал кулаком, быстро убрал руку от щелкнувшего затвора, взялся за спусковую рукоятку.
На сплошном, сером, как бетонная стена, фоне стали проявляться и исчезать размытые, почти бесформенные темные пятна. Двигались они не по земле и не по небу, а просачивались где-то между ними, медленно вырастая до размеров спичечного коробка, после чего исчезали, будто проваливались в бездну.
Телефонист передал команду "огонь".
- Огонь! - повторил торжественно Тимич, а за ним и Уткин.
- Огонь! - прохрипел наводчик Грудин. Сулаев дернул за спусковую рукоятку.
От страшного удара в оба уха Кашин едва не упал. Пудовый патрон вывалился из его рук, кувыркнулся через станину и покатился под ноги заряжающему. Ослепленный огнем, Василий попытался ощупью найти другой, но под руки попадали только комья мерзлой глины. Плача от боли - взрывная волна особенно сильно ударила в правое ухо, - Василий случайно наткнулся на нишу, вполз в нее, съежился, стиснул руками виски... Но тут над его головой что-то разорвалось, с бруствера посыпалась земля и колотый лед. Упал, раскинув руки, заряжающий Сулаев. Кашин видел все, но не мог сдвинуться с места. Временами ему казалось, что он уже умер, убит немецким снарядом, а видеть продолжает просто так, по инерции, как только что обезглавленный петух - скакать и прыгать по двору...
А чертовы снаряды - вот они! Стоят в ящиках вдоль стенки ровика. Преодолев дикий, противный страх, Кашин на четвереньках выполз из ниши, ухватил руками медный цилиндр, прижал к груди. Снова грохнуло, но чуть потише, и Василий патрона из рук не выпустил. Дополз до орудия, сунул патрон Уткину, который теперь стоял у казенника.
