А чертовы снаряды - вот они! Стоят в ящиках вдоль стенки ровика. Преодолев дикий, противный страх, Кашин на четвереньках выполз из ниши, ухватил руками медный цилиндр, прижал к груди. Снова грохнуло, но чуть потише, и Василий патрона из рук не выпустил. Дополз до орудия, сунул патрон Уткину, который теперь стоял у казенника.
- Куды тычешь? - взревел Уткин. - Не видишь, чего натворили?
На конце орудийного ствола вместо дульного тормоза появился диковинный цветок с лепестками, закрученными в обратную сторону.
- Накрылась пушка. - Уткин сложил ладони рупором, крикнул: - Первая вышла из строя!
В ровик прыгнул командир взвода, осмотрел "цветок", зачем-то заглянул в казенник.
- Сколько сделал выстрелов?
- Один.
- Позовите старшего лейтенанта, а сами - во второй расчет! Быстро!
Перевалив через бруствер, спрыгнули в соседний ровик.
- Чего к нам?
- У нас ствол разорвало. Диверсанты, должно, заклинили...
Москалев - мужик огромного роста, каждый кулак - в два кашинских, снаряды берет играючи, как сухие поленца.
- Вторррое готово!
- Тррретье готово!
- Четвертое готово!
- Ба-та-ре-я-а-а! - закричал Гречин. - Огонь!!
- Как это заклинили?
- Забили через дульный тормоз в ствол вот такое полешко, пороховые газы и разорвали... Это не диво.
- Обожди. А часовой? Он что, спал?
- Сняли они его. Как и других. Осокина с собой увели.
- Прекратить треп!
Командир орудия сержант Москалев, стоя на бруствере, ловил вместе с ветром команды с КП. Слышит он плохо: перед самой войной ему за отличную стрельбу дали отпуск на десять дней. Вернулся в часть глухим наполовину пьяный тесть "поощрил" зятя дорогого кулаком в ухо...
- Товарищ младший лейтенант! - закричал Грудин. - Нельзя стрелять. Машина.
- Полуторка впереди, - подтвердил Москалев. По дороге, прямо на батарею, мчался автофургон. Тимичу показалось, что он различает лицо человека в квадратном окошечке над кабиной водителя. Позади фургона, используя его как щит, гуськом шли немецкие танки.
Телефонист позвал Гречина к телефону.
- Почему не стреляешь? - грозно спросил командир дивизиона.
- Фургон мешает, товарищ капитан, - ответил комбат.
- Какой еще фургон?
- Не могу знать. Наверное, гражданские едут. А немцы за ним пристроились, идут в кильватере прямо на батарею.
- Приказываю открыть огонь!
- Да куда стрелять? В полуторку?
- Старший лейтенант Гречин, приказываю открыть огонь!
- Но там же люди!
- Пойдешь под трибунал! - раздельно произнес Лохматов.
Гречин бросил трубку. Сидя на месте наводчика, Тимич медленно вращал маховичок азимута.
- Впритык идут...
- Сколько их? - спросил Гречин.
- Вроде шесть.
- Наводи в головного.
- Нельзя, Николай, полуторку заденем.
- Отставить разговоры! Орудиям доложить о готовности.
- А если беженцы с детишками? - спросил Носов.
- Приказываю всем замолчать! - срываясь на фальцет, крикнул Гречин.
Тимич побледнел. В светлом кружке окуляра перед ним прыгало нелепое сооружение с квадратным окошком над кабиной. В этом окошке, теперь уже ясно, виднелось бледное лицо в венчике светлых волос, из окна выбился и, как флаг о капитуляции, трепетал на ветру белый шарф.
- Ба-та-ре-я! - закричал Гречин. - Огонь! "Господи! - отрешенно подумал Тимич. - Люди добрые, которые там... Простите нас!.."
В этот момент полуторка, следуя извилинам дороги, метнулась вправо, открыв широкое тело головного танка...
Сквозь снежный буран Тимич увидел три огненные вспышки: одну слева от танка, другую справа, третью как раз посередине.
- Огонь!
После третьего выстрела головная машина остановилась, остальные начали обходить ее стороной. Сейчас ударят по батарее.
Тимич вскочил с сиденья.
- Грудин, на место! Наводить по головному! Выстрелы орудий следовали один за другим часто, но позади огневой раздались тяжелые взрывы - немцы нащупали батарею. Тимич оглянулся. Судя по звукам, бой шел по всей линии обороны 216-го полка. Гремели орудия среднего калибра - это дрались вторая и третья батареи лохматовского дивизиона, отбивалась от немцев батарея сорокапяток, впереди, ближе к Пухоти, трещали пулеметы.
Три горбатые зенитки с непривычно для них поднятыми казенниками и броневыми щитами выстроились в ряд, развернув длинные стволы с конусами дульных тормозов. И возле каждой по семь мальчишек, о которых он, Тимич, еще ничего не знает...
- Наводить по головному! - упрямо командовал Гречин.
Снова рвануло позади огневой, теперь уже совсем близко. Почему-то немцы все время опережали выстрелы орудий.
- Огонь!
Прямое попадание. Огневики издали дружный вопль. Орудие головного больше не стреляло, танк задымил.
Немцы переменили тактику: они развернулись фронтом и увеличили скорость. Стрелять по ним стало удобней, но снаряды отскакивали от лобовой брони и рвались в воздухе или зарывались в снег.
- Бить по гусеницам! - приказал Тимич.
Один из танков, желая, видимо, обойти батарею с тыла, на развороте неосторожно подставил борт. В тот же миг снаряд пробил его броню. Танк загорелся. Почти одновременно с этим Чуднову удалось разорвать гусеницу другого танка. От горевшего обратно к Пухоти бежали танкисты. Их никто не обстреливал - пехота 216-го полка изнемогала под натиском боевых машин Шлауберга.
Метрах в трестах от огневой загорелся еще один танк, но выстрелом другого был уничтожен весь четвертый орудийный расчет. Этим другим оказался "тигр". Чуднов вначале уцелел - он был в стороне, за бруствером - и даже как будто нацелился рвануть прочь, но передумал, пополз навстречу "тигру". Краем глаза Тимич видел, как он, держа гранату перед собой, перекинулся через развороченный бруствер, как ноги его в валенках раза два мелькнули на снегу - из артиллеристов мало кто умеет ползать по-пластунски, как выплеснул красный огонек, будто спичку зажгли, как потом по этому месту невредимо прошли гусеницы танка. Пока Носов разворачивал свое орудие, "тигр" проскочил оставшиеся метры, вполз в ровик четвертого расчета и, зацепив чудновскую пушку, поволок ее задом наперед, вдвинул в ход сообщения, перевернул, смял и как ни в чем не бывало припустил через огневую в глубь обороны. Носов дал вдогонку несколько выстрелов, но вынужден был снова развернуть пушку: просекая поднятый гусеницами снег, перемешивая его с копотью, на батарею неслась новая волна танков.
"Только бы без пехоты!" - подумал Тимич, с беспокойством всматриваясь в снежные вихри, поднятые гусеницами. Слабой искрой мелькнул выстрел танковой пушки, потом сразу два. Совсем рядом за бруствером вспыхнуло слепящее пламя, но удар Тимич ощутил почему-то не оттуда, а сзади, в спину и в затылок одновременно и, не удержав равновесия, упал лицом вниз на утрамбованное каблуками, черное от копоти дно ровика. Москалев, думая, что командир взвода ранен, хотел оттащить его в сторону, но вместо этого навалился на него, придавив Тимичу ногу.
