Для Державина поэзия была «говорящей живописью»: поэт должен рисовать словом, как художник кистью, считал он, и так поступал в своем творчестве. И в стихах Державин, с детства любивший рисование, всегда оставался художником, отлично разбирающимся в композиции, цвете, линии. Многие его стихотворения содержат описания картин современных художников или навеяны ими, ряд анакреонтических стихотворений отражает впечатления Державина от предметов искусства, которые он видел во дворцах Екатерины и ее вельмож.
Природа видится Державину во всех своих красках, в их контрастном сочетании. Он отлично различает цвета, не боится их пестроты, зная, что для природы нет ничего недозволенного.
Рассекши огненной стезею
Небесный синеватый свод,
Багряной облечен зарею,
Сошел на землю новый год.
Следом за описанием некой кометы, пролетавшей по синему небосводу, с таким же вниманием и мастерством, с живым любованием увиденным поэт рисует, например, павлина с его ярким оперением;
Лазурно-сизо-бирюзовы
На каждого конце пера
Тенисты круги, волны новы
Струиста злата и сребра:
Наклонит — изумруды блещут!
Повернет — яхонты горят!
Чутким ухом Державин слышит самые разнообразные звуки в природе — от гремящего грома до шуршанья листа и стремится воспроизвести их в стихах;
Он слышит: сокрушилась ель,
Станица вранов встрепетала,
Кремнистый холм дал страшну щель,
Гора с богатствами упала,
Грохочет эхо по горам,
Как гром гремящий по громам.
Осенние листья шуршат под ногами путника;
Шумящи красножелты листьи
Расстлались всюду по тропам…
Бой на мечах передается звукоподражанием;
Частая сеча меча
Сильна могуща плеча,
Стали о плиты стуча,
Ночью блеща, как свеча,
Эхо за эхами мча,
Гулы сугубит звуча.
Поэт, считал Державин, всегда должен наблюдать, «одета ли каждая мысль, каждое чувство, каждое слово им приличным тоном; поражается ли ими сердце; узнается ли в них действие или образ естества». Поэзия должна быть согласна с музыкой «в своих чувствах, в своих картинах и, наконец, в подражании природе».
Позднее, в 1804 году, Державин выпустил отдельным изданием свои «Анакреонтические песни», куда вошел, кроме непосредственно связанных с темой сборника, ряд стихотворений, близких к ним по содержанию и лишенных политически злободневного смысла — таких, как «На рождение в Севере порфирородного отрока», «Праздник воспитанниц девичьего монастыря», «Возвращение весны», «Призывание и явление Плениры», «Тончию», — а кроме того, многочисленные поэтические миниатюры: «Цепочка», «Чечетка», «Горы», «Горки», «Виши», «Пчелка», «Нине» и другие.
Выход этой книжки явился литературным событием. Слава Державина как поэта была велика, за его стихами следили по журнальным публикациям и отдельным их изданиям. «Анакреонтические песни» явились сборником, представлявшим «певца Фелицы и бога» с новой стороны его творчества.
Эту новизну Державин хорошо ощущал и потому в предисловии к «Анакреонтическим песням» попытался объяснить читателям их происхождение и как бы извиниться за то, что автор «Вельможи» и «Водопада» занимается «легкой поэзией». Он рассказал, что «для забавы в молодости, в праздное время и, наконец, в угождение моим домашним» сочинял эти песни, а напечатал их потому, что перестал быть должностным лицом, стал частным человеком и может теперь публиковать то, что неприлично было бы видеть за подписью президента коллегии или министра юстиции. Это серьезно-простодушное разъяснение Державина очень для него типично по своей неуклюжей грациозности.
Перед «Анакреонтическими песнями» Державин ставил важную задачу: «По любви к отечественному слову желал я показать его изобилие, гибкость, легкость и вообще способность к выражению самых нежнейших чувствований, каковые в других языках едва ли находятся».
Ломоносов в 1755 году утверждал, что российский язык имеет «великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка». Державин, одухотворенный теми же мыслями, наглядно показывает эти качества русского языка, в чем приходилось еще убеждать дворянских читателей, зараженных французоманией. Он делает это с поистине блестящим мастерством и пишет, например, десять стихотворений, в которых не употребляет буквы «р». Вот строки из стихотворения «Соловей во сне» (1797):
Я на холме спал высоком,
Слышал глас твой, Соловей;
Даже в самом сне глубоком
Внятен был душе моей:
То звучал, то отдавался,
То стенал, то усмехался
В слухе издалече он…
Такие стихи Державин, по его словам, писал «для любопытства» и в доказательство «изобилия и мягкости» русского языка, — он превосходно, умело пользовался его богатейшими возможностями.
Выход в свет «Анакреонтических песен» Державина был отмечен в журналах «Северный вестник» и «Патриот» не рецензиями, нет, — поэт был выше критики в глазах современников, — а торжественными оповещениями читателей об этом событии. Журнал «Северный вестник» писал: «Желая известить публику о сем новом произведении лиры г. Державина, что можно сказать об нем нового? Державин есть наш Гораций — это известно; Державин наш Анакреон — и это не новость. Что ж новое? То, что в сей книжке содержится 71 песня, то есть 71 драгоценность, которые современниками и потомками его будут выучены наизусть и дышать будут гением его в отдаленнейших временах. Читайте же и благодарите его!»
И читатели восторженно приняли сборник новых стихов Державина.
В ночь на 12 марта 1801 года император Павел I был убит в своем Михайловском замке заговорщиками из гвардейских офицеров — русское дворянство давно тяготилось сумасбродным царем.
Умолк рев Норда сиповатый,
Закрылся грозный, страшный взгляд;
Зефиры вспорхнули крылаты,
На воздух веют аромат;
На лицах Россов радость блещет,
Во всей Европе мир цветет, —
писал Державин. Он тотчас вздохнул с облегчением и, как и все окружавшие его, понадеялся на лучшее будущее с новым царем.
На престол вступил Александр Павлович, соучастник в убийстве отца, хорошо осведомленный о заговоре, открывшем ему дорогу к власти. Он старался делать вид, что страхам и ужасам пришел конец и наступило время либеральных веяний. Многие в России ему поверили, однако представление продолжалось недолго. Александр I весьма скоро бросил игру в либерализм и стал править страной так, как правили его отец Павел I и бабка Екатерина II, — как самодержавный деспот и тиран. К этому толкала его сама природа монархической власти.
