Запомнилась ловля хариусов при впадении речки, вытекающей из-под красивейшего ледника, в озеро Шавло. Меня убеждали, на дождевого червя ничего не поймаешь, нужна только искусственная мушка из медвежьей шерсти. Но я человек консервативный, принёс 9 крупных хариусов (грамм по 400). Позже, правда, убедился, что на мушку удобней ловить, не надо без конца поправлять червяка. А вообще ловля хариуса непростое дело, он пуглив, хватает только движущуюся наживку, необходимо длинное удилище, причём забрасывать желательно из-за какого-нибудь укрытия. Так уж случилось, был основным поставщиков хариусов. Варили уху, поджаривали на костре. Вкусно!
Возвращались на Чуйский тракт другим маршрутом, в посёлок Чибит, ни у кого даже мысли не мелькало спрашивать местных жителей на лошадях о расстояниях. Урок на всю жизнь! Говорят же, конный пешему не товарищ.
Из Чибита снова поодиночке добирались в Бийск на грузовиках, возвращавшихся из Монголии. Автобусы в тех краях не ходили. Я ехал в кабине опорожненного бензовоза. По дороге водитель показывал обрывы, где разбился его отец, старший брат, тоже водители. На крутых поворотах на спуске, не снижал скорость, только командовал мне смотреть за встречным транспортом. Не похоже, чтобы такой лихач мог надолго пережить близких родственников. Возможно, тяга к риску стимулировалась большой по тем временам зарплатой водителей, допущенных к межгосударственным перевозкам.
Июль 1967 г. Горный Алтай. Жемчужина, не уступающая прелестям Швейцарии — озеро Шавло.
До Бийска «долетели» часов за 10 без остановки у «дорожной жены». Как удивилась тёща, когда поздно вечером появился зять, мокрый, грязный, заросший. Она и понятия не имела, что я в горах. Ванна, несколько рюмок тёщиного самогона, чистая постель и к утру был свеж, «как огурчик», чем весьма удивил на железнодорожном вокзале своих спутников. На следующий день поезд увозил меня из Барнаула в Талды-Курган.
Месяц в Талды-Кургане, затем подготовка непосредственно к защите: доклад, оформление демонстрационных материалов, сбор отзывов. За отзывом официальной оппонирующей организации (Киргизский университет) пришлось ехать самому, выступать с докладом, подготовленным для защиты. Всё прошло удачно, положительный отзыв в портфеле, но запомнилась поездка во Фрунзе (Бишкек) в сентябре 1967 г. и столкновением с аномальным человеческим поведением.
Валентин Аникеев часто употреблял любимую поговорку студентов-физиков МГУ «лес рубили дровосеки, оказались гомосеки». Поговорка казалась забавной, но бессмысленной. Однако физики МГУ вкладывали в поговорку, как минимум, два смысла, причём один из переносных считали важным (потенциал есть, разговоры есть, а серьёзных научных трудов нет). Что касается прямого смысла, у меня уже двое детей, о гомосексуализме что-то смутно слышал, не более того, лично не сталкивался. И вот Фрунзе — прекрасный южный город, утопающий в зелени. Особенно хорош бульвар, упирающийся в центральное здание железнодорожного вокзала. С гостиницами в городе проблема, я неделю жил в типичной для того времени вокзальной комнате отдыха с 10–15 кроватями с давно ослабленной панцирной сеткой, без стульев, телевизора, умывальник в «благоухающем» общем туалете. По вечерам единственное развлечение (на ресторан денег не было) — прогулки по бульвару. Жара спадает, сотни видов цветов на клумбах, деревья аккуратно подстрижены, порой казалось, ты в раю или во сне. Сядешь на скамеечку против красивой клумбы, любуешься, думаешь о чём-то своём, докладе, документах, будущей защите. В последний свободный вечер идиллия неожиданно улетучилась. На скамеечку подсел узбек 30–40 лет. Обычный разговор случайно встретившихся людей в районе железнодорожного вокзала. Откуда? Где остановился? Когда уезжаешь? Неожиданно понял, узбек оценивает меня в качестве потенциального партнёра, в характерной сластолюбивой манере зовёт «покушать» на недалеко расположенную квартиру. Встаю и начинаю двигаться в сторону вокзала. «Товарищ» не отстаёт, одной рукой пытается ухватить мой пенис, другой вложить в мою руку собственный орган (через штаны, разумеется). Под лопатками неприятное чувство страха, начинаю усиливать движение, фактически тащу узбека за собой в сторону света и людей (удивительно, но в 11 часов вечера на бульваре безлюдно). Продолжаю прикидываться дурачком и, ускоряя ход, объясняю гомосеку (термин «голубой» широко вошёл в обиход лет через 20–30), как много на вокзале желающих женщин, проституток. С трудом отвязался только перед входом в ярко освещённый вокзал. Не сразу оценил юмор ситуации, давило смешанное чувство омерзения и страха, в чужом городе я всегда опасался за карманы, но не ожидал подобных приключений. Зато в Барнауле друзья, представляя меня в роли дровосека, веселились от души. Любопытна реакция одной из умных женщин: «Теперь ты понимаешь, как бывает противно, когда незнакомый мужик начинает к женщине приставать!»
Защита диссертации состоялась в ТГУ 3 ноября 1967 г., за 2 дня до конца аспирантского срока. До того ни один аспирант АПИ не защищался в срок (по-видимому, основная причина активной поддержки меня ректоратом в конфликтных ситуациях с научным руководителем и его сыном). Да и из сокурсников, одновременно поступивших в аспирантуру, пока никто не защитился.
Члены Совета разошлись по делам, а я сижу со своими бумажками, ни радости, ни горести, просто моральная и физическая усталость. Вечером выпил с кем-то (не помню) стакан-два вина. Последующие два дня «вприпрыжку» носился по инстанциям с оформлением стенограммы защиты, протоколов, сбором подписей…. Вечером 5 ноября необходимый пакет документов отправлен в Москву на утверждение высшей аттестационной комиссии (ВАК), а я двинулся в сторону вокзала.
По завершении диссертации ощутил качественный (диалектика!) скачок во внутренней самооценке, появилась уверенность в собственных возможностях. Окружающая научная «публика» Барнаула и Томска убедилась в моей способности решать трудновыполнимые задачи в установленный срок. После доклада диссертации в сибирском физико-техническом институте при ТГУ получил приглашение на работу в группу профессоров Прилежаевой и Даниловой (спектроскопия межмолекулярных взаимодействий). Жильё не предоставлялось, вопрос отпал.
Особо впечатлил при личной встрече председатель Совета по защитам диссертаций профессор Армин Генрихович Стромберг, один из ведущих учёных-химиков Томска, научное светило мирового уровня. Он выразил мысль, которую я не мог озвучить много лет, чтобы никого не обидеть. Смысл сказанного: диссертация реабилитировала направления работ Бориса Владимировича Тронова, предыдущие диссертации Рыжовой (мой дипломный руководитель, затем многолетний завкафедрой органической химии ТГУ), Круликовской (доцент родной кафедры) были очень слабыми.
