Ознакомительная версия.
– Однако доктору Барнсу известен ваш интерес к культуре и искусству, вас он, несомненно, пригласит, если вы попросите? – задала я вопрос Джеку.
– Нет, – ответил Джек, – он этого не сделает.
Мы выпили еще несколько бокалов, и я спросила:
– На сколько заключим пари, что он меня пригласит?
– Вы с ума сошли! – сказал Джек.
– Посмотрим! – И я потащила его в ближайшее почтовое отделение.
В два часа утра я послала такую телеграмму: «Доктор Барнс, Вселенная летит к чертям. Я хочу увидеть ваши картины. Скиапарелли». В тот же день, рано утром, пришел ответ: «Приезжайте немедленно. Барнс». В тот же день я не могла поехать, немного заболела Гого, но на следующий отправилась туда; меня тут же приняли в его доме, но я не увидела самого доктора Барнса. Переполненная красотой его коллекции, я остановилась перед какой-то картиной, и через двадцать минут рядом со мной оказался доктор Барнс, веселый и довольный. Очевидно, он следил за своими редкими посетителями через отверстие в стене и, когда не видел у посетителя интереса к коллекции, приказывал вывести его без объяснений. Он все время оставался рядом со мной, подарил экземпляр своей книги о Ренуаре и умолял приезжать еще.
Тем временем мисс Морган открыла столовую для французских моряков. Многим из них удалось покинуть Францию на своих кораблях, некоторые приплыли из Северной Африки, и все рвались в бой. Столовая напоминала парижское бистро, Жан Паж декорировал стены видами парижских улиц.
Заведение закрывалось поздно и стало гаванью для моряков. Большинство из них не говорили по-английски и здесь чувствовали себя как дома. Актеры, актрисы – Аннабела, Жан Габен, Марлен Дитрих – приходили, чтобы развлечь их. Однажды Марлен, разозленная, что на нее разинув рот смотрят все женщины, громко произнесла: «Я прихожу сюда, чтобы встретиться с моряками, а не с женщинами!»
Некоторые моряки целыми днями тоскливо сидели в уголке и отказывались даже говорить; другие веселились и не принимали поражения. Эти юноши вскоре стали даже слишком популярны в Нью-Йорке и все время навлекали на себя неприятности. Когда «Рошамбо» бросил якорь и с него сошли сотни моряков в мундирах, женщины обнимали их на улице, отрывали помпоны с их беретов, прикрепляли к своим курткам и вели новых друзей обедать. Очень скоро моряки стали держать в карманах запасные помпоны – зачем отказываться от удачи. К несчастью, столовая не избежала политического соперничества. Организация «Свободная Франция» открыла другую столовую, и молодые люди попали меж двух огней.
Один французский писатель особенно отличился в этой досадной распре; он утверждал, что представляет генерала де Голля, но последний едва узнал его, когда приехал в Америку. Кроме того, этот человек, обвиняя весь мир в отсутствии патриотизма, втайне сменил свое прежнее гражданство на более надежное, американское. Тем не менее среди американцев, особенно среди простых людей, существовала естественная и наивная симпатия – они вспоминали времена, когда их родители или, быть может, они сами эмигрировали со своей родины.
Однажды я отправилась обедать к мадам Гаррисон Уильямс и остановила первое проходящее мимо моего отеля такси.
На мне было вечернее платье, происхождение его угадывалось, и колье, не очень дорогое, но бросающееся в глаза. Шофер оглядел меня задумчиво, выслушал названный мной адрес в Ист-Сайде, но поехал прямо по Пятой авеню и направился к Центральному парку. Сначала я подумала, что он хочет избежать пробок, но, когда он замедлил скорость посреди парка, в пустынной аллее, я немного забеспокоилась и спросила, не везет ли он меня, как говорят в Америке, «чтобы немного прогуляться»? В ответ он сам задал вопрос:
– Вы француженка?
– Да, – ответила я, – но не вижу никакой связи…
– Я испытываю боль за французов, я верю в них, но, кажется, все потеряно. Никогда они не будут тем, чем были. – Вздохнул и продолжал:
– Вы замужем?
Удивленная, я ответила не размышляя:
– Была замужем, теперь нет.
– Должно быть, ужасно находиться одной вдали от родины. – И запустил мотор, потому что посреди этого философского диалога мы остановились; потом мечтательным тоном, диссонирующим с его хмурой, неуклюжей внешностью, произнес: – Вы мне нравитесь, маленькая дама, – вы мне очень нравитесь! Мне так хотелось бы вам помочь…
Я мог бы попросить вас выйти за меня замуж… вы станете американской гражданкой, и все ваши неприятности кончатся.
Ни одно предложение выйти замуж так меня не растрогало, искреннее, полное доброй воли, и мотив его не вызывает сомнений: человек предлагает мне то, что для него самое дорогое. Я ответила ему, что он очень добр, но у меня нет намерения снова выйти замуж.
– Увы! – пробормотал он и, не говоря больше ни слова, повез меня по указанному адресу. Приехав туда, он попросил меня пожать руку и добавил:
– Возможно, там, куда вы идете, найдутся красивые девочки, но вы ничем не хуже их! – Нажал на звонок и дождался на тротуаре, пока за мной не захлопнулась дверь.
Я не была слишком удивлена, и грусть моя даже немного утихла, когда Гого сообщила, что вступила в Американский Красный Крест, работающий за границей. Это было то самое лекарство, и хорошее лекарство, от скуки, несмотря на тяжелые обязанности, которые на нее налагало. Я хорошо понимала ее беспокойство, нетерпение и стремление к действию. Снова, не в первый раз, на ней мундир, и она готова отправиться в путь. По причине перенесенного ею детского паралича она не так сильна, как другие девушки, поэтому я тайно рекомендовала ее Дику Алену, с которым была хорошо знакома в Париже, в то время главе Американского Красного Креста. Я сделала это с самыми добрыми намерениями, хотя, без сомнения, худшей услуги не смогла бы оказать. Накануне отъезда Гого я отправилась в Вашингтон, чтобы провести с ней последний день. В то время и при тех обстоятельствах нельзя было точно предвидеть, что это может означать: последний день. В пять часов утра мы распрощались. Ее группа отправлялась в Англию, не слишком надежное место, но там она встретит симпатичных друзей, объединенных сродством душ. Два часа спустя Гого, расстроенная, с красными глазами, вернулась: в последний момент ее информировали, что произошли изменения и она останется здесь. Вся ее группа, прошедшая такую же подготовку, уехала.
Эльза Скиапарелли в форме Американского Красного Креста, 1943
В тот период Скиап стала такой чувствительной, что при малейшем сбое событий испытывала эффект тлеющей головешки, всунутой ей в душу. Необъяснимые подводные течения сталкивались вокруг нее, как волны ночью, мокрые, однообразные, изнуряющие. Что-то не так. Злая воля, пришедшая неизвестно откуда, работает против нее… Ее преследует зависть, самый яростный враг в этом испорченном мире, и любая попытка Скиап натыкалась на сопротивление или полностью переиначивалась рукой невидимого демона.
Ознакомительная версия.
