Мержанов уцелел в лагере. Но он уже был совершенно больной, зубы все выпали, даже разговаривать практически не мог.
И третий мужчина был, Попов. Мама уже в преклонном возрасте находилась, и ни о какой свадьбе, конечно, и речи не шло. Их познакомили общие друзья, Попов был товарищем хорошим. Надо же было, чтобы хоть какая-то мужская помощь маме была.
Все знали, что она застенчивый человек, никогда ни у кого ничего не попросит. А чувствовала себя уже весьма неважно, сердце пошаливало.
Этот Попов был зятем Михаила Калинина. Его первая жена умерла.
С мамой Попов познакомился, по-моему, на отдыхе. Они очень подружились. Так вот его тоже арестовали.
Как только Сталин умер, на третий же день выпустили и Мержанова, и Попова. А Луппол погиб во время войны. В лагере, где он сидел, голод был, их вообще не кормили. К бабушке приходил потом человек, который с ним сидел, и рассказывал, как Луппол сошел с ума, ползал по земле, выискивал травку и ее обсасывал. Так погибал академик, яркий, интересный мужчина, умница.
* * *
Мы с мамой на эту тему долго не говорили. И она сама меня просила никогда ни с кем не говорить и ничего не рассказывать.
Я только недавно первый раз рассказала об этом своей дочери. А вы, получается, второй.
Говорили, что за мамой ухаживал нарком НКВД Генрих Ягода и что у них был роман. Неправда. Мама мне сама говорила, что Ягода специально был к ней подослан Сталиным, чтобы внушить, как здесь хорошо и сколько Сталин сделал для благополучия страны. Потому что Сталин сразу, едва увидев маму, решил на ней жениться. И нарком НКВД должен был этому поспособствовать.
Я наблюдала за ними — мама и Ягода ведь никогда никуда не уходили, все время были у меня на глазах. Ягода приезжал к нам, часто с женой, иногда Гарика, своего маленького сына, брал с собой. И я бы почувствовала, если между мамой и Ягодой что-то было.
Наоборот, он явно все время маму словно подталкивал под Сталина. Альбомы привозил с его фотографиями, книги с биографией, репортажи о стройках, которые были как свидетельство того, как у нас все замечательно. Кстати, действительно многое было сделано, этого нельзя отрицать.
Так что Ягода был как сталинский сват. И когда он не справился с порученной задачей, то получил приговор — встать к стенке. Хотя эта участь его ждала в любом случае, уже за то, что он слишком много знал.
Мы с мамой об этом тоже говорили, и она считала, что именно с такой целью Ягода и появился.
Поначалу мама не знала, что Настя рассказала мне о предложении Сталина. А потом я ей призналась. И уже тогда что-то у мамы спрашивала, и она мне подтверждала.
Но вообще мама не любила на эти темы говорить, то и дело просила: «Не надо, ну, не надо!». Словно отмахивалась от всего.
Ей тяжело было вспоминать и не хотелось, чтобы я тоже об этом думала. Иногда мои расспросы даже вызывали у нее раздражение. Но я все равно не сдавалась и в итоге кое-что смогла разузнать.
Разговор Сталина с мамой состоялся после того, как дедушка умер. При Горьком это было бы невозможно даже представить. А так, буквально через год после его смерти, Сталин подъехал к нам на Никитскую. Вроде бы по делам — мама сама написала ему письмо, что надо организовать музей Горького. И вот под предлогом этого он и приехал. И сделал предложение выйти за него замуж.
На что мама абсолютно твердо сказала: «Нет». И после этого начались аресты тех мужчин, которые возникали возле мамы.
Так мне рассказывала сама мама. Это было в Жуковке, я хорошо помню. Мы прогуливались, и она говорила.
* * *
Решив жениться на маме, Сталин хотел, чтобы и я со Светланой (дочерью вождя. — Примеч. И.О.) сблизилась.
Мы дружили с ней со второго класса. Нас за одну парту посадили. А познакомились еще до школы. Сталин первый привез ее к нам на дачу.
Тогда еще дедушка был жив. Наверное, это был 1934 год. Он хотел, чтобы Светлана дружила именно со мной и с Дарьей, моей сестрой. А потом меня отвезли к ней.
Получается, наша дружба была срежиссирована. Но получилась. И на всю жизнь.
Потом уже Светлана не могла пережить, что я вышла замуж за Серго (сына Лаврентия Берии. — Примеч. И.О.). Она была влюблена в него со школы, если еще не раньше. Потому что первый раз она с ним встретилась еще девочкой, в Гаграх. Их познакомила Нина Теймуразовна, мать Серго. И я первый раз его увидела у Светланы в Сочи.
Есть даже письмо Светланы отцу, где она пишет: «Ты еще не приезжай, потому что бассейн не готов». А в конце приписывает: «Марфа на дереве сидит и шлет тебе привет».
Мы с ней такие две хулиганочки были, по деревьям лазали. Как-то в Мухолатке проводили вместе лето. И попросили, чтобы нам дали винтовку. И стреляли в цель, очень даже неплохо, между прочим. Так и научились стрелять. Я потом в архитектурном институте вообще ходила на стрельбище. Стреляла и лежа, и с колена, и стоя.
* * *
Помню, мы купались со Светланой в бассейне, когда приехали Нина Теймуразовна и Серго. Светлана вышла к ним и тут же куда-то увела Серго. Я ждала их, ждала. Плавала, плавала. А потом разозлилась, обиделась, вышла из бассейна и попросила одного из охранников вызвать мне машину и уехала к маме в санаторий.
На момент моего замужества за Серго Светлана уже имела семью. Она, может, потому и замуж вышла, так как понимала, что Серго уже не женится на ней.
Что она только не делала для этого. Во время войны Серго был в Омске, учился в Академии. Так она просила своего брата Васю, который отправлялся в Омск, взять ее с собой, и летела к нему. Бедный Серго потом не знал, что делать с ней. Она шла напролом.
Я как-то ее спросила:
— Светлана, что-то ты редко стала звонить, мы не видимся.
— А ты что, не понимаешь почему?
— Нет, Светлана, не понимаю.
— А потому, что ты вместе с Серго. Ты же знала, что я люблю его больше всего на свете.
— Но у тебя ведь уже муж и сын родился!
— А не имеет значения, может, я через пять лет разведусь.
Так что она все равно его не выпускала. Мы уже с Серго семьей жили, а она звонила. Если я подходила к телефону, она вешала трубку. А когда он отвечал, начинала говорить, что хотела бы еще раз с ним встретиться. Но он уже встреч избегал.
* * *
Была ли дочь Сталина избалованным человеком? Я бы не сказала. Но характер у нее был своевольный.
Одевалась очень просто. Жаловалась мне, что когда стала превращаться в девушку, отец резко изменил к ней отношение. Начал ревновать. И вот она придет к нему, он завтракает. Сталин ей: «Что это ты вырядилась? Что за кофта? Переоденься!».
Ну как же так можно было! Что я ей говорила в такие моменты? Ничего, выслушивала… Что я могла сказать? У меня была к ней страшная жалость изначально.
