Великий каган лежал на девяти сложенных белых войлоках. Под головой была седельная замшевая подушка, на ногах покрывало из темного соболя. Тело, длинное и исхудавшее, казалось невероятно тяжелым, и ему, потрясавшему мир, было трудно пошевельнуться или приподнять отяжелевшую голову. Он лежал на боку и слышал, как при каждом вздохе раздавался тонкий звук, точно попискивала мышь. Он долго не понимал, где сидит эта мышь. Наконец он убедился, что мышь пищит у него в груди, что, когда он не дышит, замолкает и мышь и что мышь – это его болезнь. Когда он переворачивался на спину, он видел над собой верхнее отверстие юрты, похожее на колесо. Там медленно проплывали тучи, и раз он заметил, как высоко в небе пролетел едва видный косяк журавлей. Доносилось их далекое курлыканье, зовущее вдаль, в новые, невиданные земли…
Ян не успел к сроку, в феврале 1935 года рукопись была готова только наполовину. В ночь на 1 марта ему снова приснился потрясатель вселенной:
Я был вчера в объятьях Чингиз-хана,
Он мне хотел сломать спинной хребет!
Но человек – игра и радостей и бед,
И светится еще звезда Софэра-Яна!
Странствующий философ – непременный персонаж сочинений Яна. В «Огнях на курганах» это китайский купец Цен Цзы. Будучи не при власти, подчиняясь силе, которой не может противостоять, он поступает подобно гибкой ветке под снегом из притчи – наклоняясь, та сбрасывает тяжесть. Не обманывая никого и не предавая, он наблюдает за происходящим, чтобы при случае подать руку нуждающемуся. С первых же страниц новой повести читатель знакомится с дервишем Хаджи Рахимом. Дервиш спасает от смерти в пустыне купца – тайного агента монгольского владыки. После падения Хорезма купец становится советником наместника Чингиз-хана, делает Хаджи Рахима писцом своей канцелярии, а затем посылает к Джучи-хану, которому понадобился ученый мирза для воспитания наследника. Чувствуя отвращение к завоевателям, но и понимая, что мощь их пока неодолима, дервиш отправляется в путь. Быть наставником юного Бату – это возможность вложить в его сознание хоть какое-то понимание справедливости. Нет, Хаджи Рахим не покорен, это смелость мудреца, следующего велению совести. «Пристальным, мрачным взглядом уставился Джучи-хан на дервиша и спросил: – Почему так поздно? – Я находился в осажденном городе Гургандже. – Значит, ты заодно с моими врагами? – Да, я как лекарь помогал раненым…».
«Всю ночь меня захватывала сказка, я видел перед глазами сцены, толпу людей, их ссоры, мольбы, слезы…» (запись в рабочей тетради Яна). «Я весь полон одним: Туркестаном, Монголией, Китаем и вместе со своими героями путешествую по равнинам Азии. Я очень хочу внезапно приехать в Туркестан, побывать на путях движения полчищ Чингиз-хана… Хочу окунуться в пеструю восточную толпу…» (запись в дневнике от 16 марта 1935 года).
Как две огромные черные змеи, проспавшие зиму, выползают из-под корней старого платана на поляну и, отогревшись в лучах весеннего солнца, скользят по тропинкам, то соприкасаясь, то снова разделяясь, и внушают ужас убегающим зверям и кружащимся над ними с криками птицам, так и монгольские тумены, то растягиваясь длинными ремнями, то собираясь вместе шумным и пестрым скопищем коней, топтали поля вокруг объятых страхом городов и направлялись на запад. По велению кагана они искали край вселенной. На берегу неведомого моря ведший их Субудай-багатур с удивлением смотрел на серое беспокойное пространство, где и вода, и ветер, и рыбы были совсем иными, чем в голубых озерах монгольской степи. У речки Калке монголы сразились с войском урусов. Утром следующего дня, совершив моление солнцу, монголы повернули обратно. Они гнали гурты скота и ободранных, изможденных пленных. Субудай вез в торбе голову киевского князя Мстислава, стальной шлем и нагрудный золотой крест. Его покрытое шрамами лицо кривилось в подобие улыбки при мысли, что он положит свою драгоценную ношу перед троном Чингиз-хана непобедимого. Монголы направились на северо-восток, к реке Итиль, и далее к равнинам Хорезма. Они исчезли так же внезапно и непонятно, как пришли…
12 июня 1935 года Ян поставил последнюю точку: «Останется ли жить моя повесть?».
Редактор «Молодой гвардии» – уже другое ответственное лицо – рукопись отвергла, сославшись на множество неточностей. «Я стал возражать, что исторических неточностей нет, но это было бесполезно. Катастрофа, т.к. платить не будут… В душе ад и отчаяние… Я не хочу никого видеть, хочу уйти от людей. Был бы счастлив брести по беспредельной степи, на бодром коне, как делал когда-то. Барахтаюсь в „Чингиз-хане“, переделываю, заменяю главы новыми…».
В августе Ян отдал в издательство переработанную повесть, приложив рецензию от авторитетного тюрколога Гордлевского. Однажды ночью он внезапно проснулся и быстро набросал план повести «Батый» – продолжения «Чингиз-хана». Заявку подал в Детгиз. Вновь погрузился в книги: читал «Сказание о разорении Киева», «Повесть о разорении Рязани» и «Галицко-Волынскую летопись» в Ленинской библиотеке, отмечал закладками страницы в «Летописце Новгородском» и «Псковской летописи» – собственных фолиантах, изданных в первой половине XIX века и купленных, несмотря на жесточайшую экономию.
«Молодая гвардия» опять ответила отказом. «Я отчаянно защищался и нападал. И вышел от них, полный отчаяния…». Ян отнес рукопись «Советскому писателю». В феврале 1936 года и там получил отказ. Детгиз принял рукопись «Батыя», но отложил подписание договора до осени, потом до весны, затем на неопределенный срок.
Нигде ничего внятного не говорили. Ян не мог понять, почему. Что он делает не так? Вот газета «Правда» от 29 января 1936 года. Вот речь секретаря ЦК ВКП (б) товарища Андреева на совещании по детской литературе при ЦК ВЛКСМ: «Надо все дело поставить таким образом, чтобы 1936 год был бы переломным годом в создании хорошей советской детской литературы. Мы обязаны и можем создать всестороннюю, хорошую и увлекательную литературу для наших детей!». Однако вопрос заключался в том, какие темы считать подходящими для социалистического воспитания. В области истории, по мнению секретаря ЦК ВКП (б), очень богатая тема для творчества – что было и что стало с нашей страной, чего у нас не было и что теперь есть. То есть недавнее прошлое. О том же говорил и первый секретарь ЦК ВЛКСМ товарищ Косарев («Молодая гвардия» была подотчетна ЦК комсомола): детская книга должна рассказывать классовую правду о жизни, об исторических событиях и людях прошлых поколений. Или приоткрывать перед взором юного читателя завесу светлого будущего. Повести Яна, даже «Батый» с рассказом о героическом прошлом Руси («хочу, – ставил себе задачу автор, – чтобы от книги веяло бодростью: русские не пали духом, а затаили в себе нетленные искры упорства, которые ярко вспыхнут победой на Куликовом поле»), не очень-то вписывались в заданные каноны.
