Мануэль Вальс мог бы подыскать другое слово, только не “достоинство”. Вопрос о гомосексуальных браках взбудоражил фашиствующую публику. В интернете крайне правые заняли непримиримую позицию, и меня безжалостно поносили. Поэтому пострадавшее достоинство министра бюджета волновало меня меньше, чем остальных сидевших за столом.
– А я? Значит, когда меня обзывают первой шлюхой Франции, мое достоинство не страдает?
Франсуа и его министр внутренних дел в один голос воскликнули:
– При чем тут это?
Конечно, ни при чем, министр ведь политик, уважаемый человек, а я всего лишь женщина с неопределенным статусом, кукла вуду, над которой можно надругаться, а потом вывалять ее в грязи. Я сдержалась. У меня не было сомнений, что министр бюджета лишится своего поста. Я настаивала на своем:
– Точно знаю, что он лжет.
Каждый остался при своем мнении. Мужчины защищали его, потому что он был свой – политик и друг. Мануэль Вальс в конце концов сказал про него:
– Мы держимся, держимся до того момента, когда перестаем держаться.
Две недели спустя, когда мы спокойно сидели в квартире на улице Коши, министр бюджета попросил о срочной встрече с Франсуа. Приехал меньше чем через час, я ему открыла. Он потерял голос, нервничал. Я предложила ему чаю с медом и лимоном, он согласился. Подав чай, я ушла в спальню, оставив их наедине. Когда он уходил, я вышла попрощаться. Закрыла за ним дверь и спросила Франсуа:
– Чего он хотел?
– Ничего особенного.
– Не может быть, он не стал бы беспокоить президента в воскресенье только потому, что захотел выпить чаю.
– Он полагает, что снизятся и другие показатели.
Больше ничего я не узнала. А Франсуа потерял возможность решить участь министра, опередив события. Когда два с половиной месяца спустя прокуратура Парижа объявила о том, что открывает судебное следствие против некоего господина Икс по делу об уклонении от налогов, министр подал в отставку.
Франсуа был потрясен. Неужели он до самого конца в это не верил? Почему не решился резать по живому сразу после того воскресного визита? Ему всегда не нравились полицейские дела, досье, слухи. Может, он просто не хотел верить? Когда мы встретились, меня удостоили сакраментальной фразы:
– Ты была права, но как ты поняла, что он лжет?
Я не могла взять в толк, как можно быть таким слепым и наивным. Впрочем, я тоже позволяла себя обманывать, когда Франсуа лгал мне в лицо, глядя прямо в глаза. Каждый видит только то, что хочет видеть.
Дело министра бюджета имело ужасные последствия. Франсуа спрятался в раковине, как улитка. Никто не мог вывести его из состояния оцепенения. Его ближайшие советники призвали на помощь меня. Они не знали, как заставить его встряхнуться. Один из его сотрудников признался, что у него уже больше нет сил выносить президента, который функционирует как “скрытая копия”. Со мной он тоже делался все более молчаливым и замкнутым. У меня создалось впечатление, будто я просто предмет мебели. Потом рейтинг Франсуа упал еще ниже. Он стал подумывать о глубокой реорганизации и отставке премьера Жан-Марка Эро. Мысленно перетасовал все правительство, затем передумал и еще раз все поменял. Он никогда не мог принять твердое решение.
Понадобилось время, чтобы преодолеть черную полосу. Елисейский дворец превратился в ад. В первые недели после избрания мне хотелось принимать участие во всех событиях. Это мечта журналиста – оказаться по ту сторону зеркала. Возбуждение прошло. Я почти не ходила на церемонии награждения. Стала заниматься тем, что мне ближе: гуманитарной помощью, детьми, социальными вопросами. Игры советников, борьба за влияние, злословие – правила теперь мне понятны. С меня довольно. Франсуа не хотел, чтобы я портила игру и чтобы появлялась с ним на публике.
Справедливости ради скажу, что иногда им снова овладевала страсть ко мне, что наступал день или час, когда его снова ко мне тянуло. Он смотрел сияющим взглядом и украдкой сжимал мою руку, как раньше. Может, он вспоминал минувшие дни? Никогда я не давала ему повода сомневаться в моей искренности и преданности. В эти мгновения нежности я таяла. Отгоняла дурные воспоминания, объясняя все давлением извне и бременем ответственности. Он работал как безумный, по вечерам и выходным, без передышки. Так, по крайней мере, он мне говорил.
А потом без всякого перехода снова становился невыносимым. Как тем сентябрьским утром 2013 года. Мы ужинали перед моим кабинетом, в саду, рядом с гигантским бонсаем, который Бернадетт Ширак подарила мужу на день рождения. В ближайшую субботу Франсуа должен был присутствовать на Играх Франкофонии[35] в Ницце. Я хотела ехать с ним.
– Не понимаю, что тебе там делать, – сердито возразил он.
– В субботу вечером там организуют представление, мы могли бы пойти туда вместе.
– Нечего тебе там делать.
Мне стало ясно, что спорить бесполезно. Я ничего не понимала. Он не только не намерен был уступать ни на дюйм, но даже перенес отъезд на более ранний час, чтобы уж точно уехать без меня. Когда я разгадала его хитрость, то позвала начальницу его канцелярии и сообщила, что собираюсь уезжать. Франсуа разгневался еще сильнее:
– Лучше я отменю поездку, чем поеду с тобой.
Я настаивала. Он сослался на то, что намерен навестить отца и брата. Еще один повод для того, чтобы я поехала с ним.
– Ты изгнал меня из своей публичной жизни, а теперь выбрасываешь из личной? Что же мне остается?
Он упрямо молчал. Ни на секунду я не заподозрила, что он собирается встретиться с другой женщиной. Мной овладело отчаяние, и я бросилась в постель и с головой укрылась одеялом. Он уехал, хотя видел, в каком я состоянии. Я осталась одна. Видимо, почувствовав раскаяние, он позвонил и предложил мне прилететь к нему вечером. На сей раз отказалась я.
С тех пор как я узнала о его измене, эти воспоминания терзают меня. Я мысленно возвращаюсь назад в те месяцы, недели. Осмысляю то, чего тогда не желала замечать, то, что он искусно скрывал, ибо давно уже освоил науку лжи. За окном лето, и я чувствую себя как выжженная зноем земля. Много сплю, призывая сон как благодать. Забыться и не видеть снов, не испытывать ни боли, оставляющей глубокие следы, ни опустошительного гнева, ни мучительного чувства утраты.
Уже полгода.
Каждый день Франсуа умоляет меня о встрече, о том, чтобы все было как прежде. Каждый день он пишет мне, говорит, что любит, что мы будем везде появляться вместе. Я отвергаю все его предложения. Никогда больше не будет как раньше. Я соорудила защитную стену, отказавшись видеть его. Удвоила решимость, а он – свою нежность. Слишком много лжи, предательств, жестокости. Мне надо держаться.
