22 сентября 1861 года управляющий III отделением граф Шувалов подписывает заключительный документ по делу Эраста Перцова (царь и шеф жандармов все еще отдыхают в Крыму). Решение для осени 1861 года было на удивление мягким.
Ill отделение не увидело преступления в сношениях Э. Перцова с Герценом. Э. Перцова освободили также от подозрения "в пересылке Герцену материалов". На политических взглядах арестованного, в частности на вопросе о «топорах», Шувалов также не останавливается. Э. П. Перцова, но существу, признали виновным только в "оскорблении императорского величества и членов императорского дома", имея в виду его стихотворения.
Когда Шувалов извещает шифровкой шефа жандармов В. А. Долгорукова, что "в бумагах Эраста Перцова не обнаружено фактов передачи Герцену", Долгоруков в ответной телеграмме удивляется: "Как может переписка Перцова с Герценом не быть достаточной уликой для обвинения?" Шувалов настаивает: "Перлюстрация на Герцена не указывает и бумаги Перцова в этом не уличают".
За легкое "оскорбление величества" Э. Перцова приговаривают к году крепости и высылке в Вятку. Он тут же заявляет о своем слабом здоровье, и приговор смягчается: крепость отменена, а Вятка заменена Новгородом.
Уже через год, осенью 1862 года, Э. Перцову разрешено вернуться в Петербург…
В Рукописном отделе Ленинской библиотеки я случайно обнаруживаю любопытное письмо В. А. Кокорева (известного миллионщика, человека довольно осведомленного), адресованное историку М. П. Погодину: "Перцов освобожден и назначен к высылке в Новгород. Очевидно, это одна только форма взыскания". Еще и еще раз спрашиваю себя и документы: "Что за странный либерализм в отнюдь не либеральное время?" Я уже закончил работу в архиве и все дела сдал, но ответа на свой вопрос так и не смог найти. Его явно не хватало, я это чувствовал, но что делать? Ведь в таких делах всегда существует множество важных обстоятельств, о которых когда-то было сказано наедине, в кабинете важной персоны, но упаси боже заносить что-либо на бумагу!
По-прежнему я продолжал заниматься близкими сюжетами, Герценом и его печатью. Поэтому по-прежнему верил в новое пришествие случая. Не знаю уже теперь, случайно или нет, взялся перебирать воспоминания и дневники государственных деятелей тех лет, но, уж конечно, чистая случайность, что как раз в это самое время под редакцией профессора П. А. Зайончковского вышли отлично изданные два тома дневников П. А. Валуева, министра внутренних дел (который, между прочим, весной 1861 года заменил престарелого С. С. Ланского).
Смотрю в именной указатель к «Валуеву»: Перцовы обнаруживаются на 111-й странице первого тома: "1 сентября (1861). В городе разнеслась, наконец, молва о взятии под арест нескольких лиц и забрании их бумаг. В том числе взят Перцов-старший, брат бывшего начальника отделения в Департаменте общих дел, factotum'a графа Шувалова".
"Бывший начальник" — это, конечно, Владимир Петрович. Латинское слово factotum означает: "исполнитель любых поручений". Вот оно что: Владимир Петрович — близкий человек к Шувалову?.. Снова открываю "Журналы МВД".
Оказывается, граф Петр Андреевич Шувалов 12 ноября 1860 года был назначен директором департамента общих дел этого министерства, то есть стал непосредственным начальником Владимира Перцова.
Перелистываю дальше. Внимание! 18 апреля 1861 года — то есть через полгода — Шувалова перемещают: он становится управляющим III отделением (и в этой должности пять месяцев спустя занимается делом Эраста Перцова).
Значит, полгода Шувалов и Владимир Петрович Перцов работали вместе. Я отмечаю еще, что в отставку Владимир Петрович ушел равно через пять дней после перехода Шувалова в III отделение, 23 апреля 1861 года. Вряд ли это случайность!
И еще замечаю, что сведения о секретных заседаниях Государственного совета В. П. Перцов добывал в январе 1861 года — как раз когда служил под началом Шувалова.
Валуев, человек ядовитый, наверное, многое знал о Шувалове и Перцове и на многое намекал, бросая словечко "factotum"… Какие же поручения, "любые поручения", исполнял для Шувалова Перцов? Но ведь это и есть то самое, что не доверяют бумаге!
Впрочем, я все отталкиваюсь от Перцовых. А если попробовать от Шувалова? И несколько дней занимаюсь малоприятной персоной графа Петра Андреевича Шувалова…
Он еще молод, для своих должностей поразительно молод. Правда, статистики вычислили, что графам карьера дается в среднем в полтора раза легче, чем нетитулованным лицам. Но все же в тридцать три года управлять III отделением — это успех даже для графа Шувалова.
Обсуждая взгляды графа Петра Андреевича, легко могли ошибиться и тайные советники и тайные революционеры… Петр Андреевич был абсолютно беспринципен, но умел этим своим качеством так распорядиться, что беспринципность его казалась каким-то особенным, до того неизвестным видом принципиальности. Просто он, вопервых, все понимал; во-вторых, как умный человек, понимал несколько раньше других и начинал действовать сообразно тому, что понял. Действовать решительно, твердо и убежденно… В двадцать девять лет он был генералом и петербургским обер-полицмейстером. В "либеральное время" — 1857–1858 годах — умный полицмейстер несколько ограничивал "зубодробительные и искросыпительные…", и о нем сразу заговорили… Александр II запомнил. А в печати Герцена появилась корреспонденция, сообщавшая, что. все полицмейстеры норовят "в морду", за исключением разве Шувалова, склонного к увещеваниям.
Так Шувалов на короткое время сделался весьма редкою персоною, чьи действия одобряли одновременно и Александр Иванович Герцен, и Александр Николаевич Романов.
Но меня особенно занимают мысли и действия Шувалова в 1861 году. Из воспоминаний современников узнаю, что, получив предложение возглавить III отделение, граф был изрядно смущен.
С одной стороны — весьма лестно. С другой — он предпочел бы какое-нибудь иное место. Конечно, за государем служба не пропадет. Но… даже управлять III отделением — служба полицейская. И в самых высоких салонах, где, разумеется, понимают пользу и значение таких должностей, все же какая-нибудь княгиня или граф невзначай скажет: "Пьер Шувалов — ах, это тот, который по полицейской части!.."
Да еще по должности нужно хватать, сажать, следить… Положим, графа эти действия сами по себе вовсе не пугали, но время было тяжелое: Герцен шум поднимет, все узнает, ославит. А Герцена читают тайком и в университетах, и во дворце… И те же графы и княгини, которые, конечно, лондонских преступников всячески осуждают, будут листать «Колокол» и противно ухмыляться.
