Однако есть у меня и отрады. Я ведь тебе говорил, что издательство взяло переиздать „Васюткино озеро“. И они мне поставили превосходные условия, с помощью коих я думаю относительно безбедно доработать рукопись романа. Дали они мне двойной тираж и оплату как за новое произведение, словом, оплата за лист получается в три тыщи с лишним. Такой „дерзости“ я от них не ожидал, знаю, что все это сделано для того, чтобы я смог дотянуть книжку, и таковая чуткость меня многому обязывает. Вот почему надо поспешить в колхоз.
Еще раз прошу, шевельни там Петровну[64], узнай, в чем дело, а дело, по-моему, в ней.
Ну ладно, бывай здоров, привет Володе Александрову и Андрюхе[65], а также твоему немалочисленному семейству. Чего нового?
Жму крепко руку. Виктор».
1956 г., Чусовой
«Володя!
Только запечатал тебе письмо, является почтальон и вручает от тебя пакет. Распечатываю письмо, вычеркиваю вопрос насчет рассказа[66] и больше ничего не меняю, хотя твое письмо и прояснило некоторые мои вопросы насчет конференции. Я думаю, мы о ней поговорим подробней при встрече. Спасибо тебе, Володя, от души за искреннюю оценку рассказа. Ты настоящий товарищ… Ведь на таких вещах легко споткнуться и уйти в сторону. Будем считать, что я написал ее не зря. Ведь даже неудачная вещь многому учит. Иногда, пожалуй, больше, чем удачная. Лишний раз это меня убеждает в том, что надо поменьше выдумывать. Ведь моя биография — это кладезь, который едва ли за жизнь вычерпаешь. Она и должна быть источником дальнейших трудов. Вот и будут следующие рассказы называться „Паренек с…“ и „Озорники“ (о моем товарище детства), и вообще, мне надо писать больше о ребятах. В этом я убедился, работая над романом[67]. Моя стихия — быт, семья, ребятишки. Производство не для меня. Да! О Ковырзине я написал, назвал эту вещь „Коршуном“ и отправил в „Огонек“. Пока ответа нет. Бувай. Виктор».
Май 1956 г., Чусовой.
«Дорогой Володя!
Сегодня приехал из Лысьвы и сыскал извещение на перевод в ящике на полтораста рублев. Понял, что от вас очень кстати эти карбованцы. Спасибо. Сие событие послужило поводом к написанию сего письма.
Живу я неходко. Дела двигаются плохо. Что-то очень нерабочее настроение. Или наступила „пора серенад“, как это отметил небезызвестный Андрюха[68], или надвигается рабочий сезон, только не пишется и баста! Подготовил, правда, „Васюткино озеро“ для отправки, по вашему совету, в Москву, и все.
Володя, был тут без меня Балахонов[69] и довел до сведения моей Марьи такие новости: в издательстве денег нет, и будут лишь 10-го июля. Я вот что тебя прошу. Пусть Володя Александров узнает, сколько мне придется получить всего и за очерки, и из сборника сатиры, и сообщит, когда это можно сделать, т. е. получить гроши, или сообщи ты. Мы бы с Марьей тогда поехали в Молотов получить гроши… а то ждать перевод, потом собираться и прочее, так, пожалуй, ни грошей, ни времени не останется.
Между прочим, если не смотрел картину „Папа, мама, служанка и я“, — обязательно посмотри вместе с Володькой. Картина эта из числа грустных комедий на бытовую тему, которые умеют мастерски делать французы и, увы, совсем разучились делать наши. Правда, тут некоторым не нравится она, потому что, как и всякая французская картина, она немножко скоромная, да мы ведь великих постов тоже не признаем, хотя подчас и стараемся делать вид, что причастны к лику святых. Ну, будь здоров.
Привет Марусе, Сашке и Володе. Знаю, что будешь плеваться, разбирая мои каракули, да что сделаешь.
Жму руку. Виктор».
Октябрь 1956 г., Чусовой.
«Дорогой Володя!
Я так и не собрался поехать в Молотов. Главная причина — сам знаешь какая. Время у неработающего писателя есть всегда, а вот деньги — редкие гости. А тут Маня придумала болеть каждый месяц, и без „кормилицы“ туго совсем. Я, собственно, сегодня и писать-то начал от отчаяния, чтобы спросить у тебя, не знаешь ли ты кого-нибудь из наших сознательных писателей, кто мог мне дать с тысченку взаймы месяца на два-три? Может быть, у Бориса[70] или у Макарова[71] есть? Пришла пора подписываться на газеты и журналы, за ребятишек платить — и хоть реви. Из-за проклятых денег работа идет туго. Не сделал еще и половины книги. Все думаешь, чего завтра жрать? Чтоб она пропала эта наша доля!
Ну ладно. Теперь изложу вторую, более светлорадостную причину, которая побудила меня написать письмо. Ходил я недавно на охоту. В верховьях одной из речек мы обнаружили лося, пойманного в петлю. Ну, я, разумеется, заявил об этом в милицию. Дали мне милиционера, председателя охотообщества и еще человека, и мы пошли, но лося нашли уже убитого. Браконьер половину его, в том числе рога, сумел стаскать и спрятать, другую же половину мы нашли и забрали. И вот, если у тебя есть желание попробовать лосятины от пуза, забирай пол-литра (в нашем городе сухо) и двигай ко мне; хотя бы на день. Можешь прихватить Бориса[72], и, если погода будет ничего, сходим в лес с ночевой. Там есть избушка хорошая. Вот так. Новостей у меня больше нет. Из „Смены“ пока ничего насчет очерков не сообщили[73]. Московский редактор пока тоже помалкивает насчет сборника. Тишь да гладь, и роман[74] дорабатывается со скрипом. Надоел он мне и разонравился, а это основная беда, тормозящая работу.
Ну да хрен с ней.
Картошка есть, мясо есть, разве это не житуха.
Приезжай, старина.
Жму лапу. Виктор».
1956 г., Чусовой.
«Дорогой Володя!
Жаль, что я тебя не застал дома, возвращаясь из Сибири… отложим разговор на опосля. Вчера получил письмо от В. Александрова. Он наконец-то определился. Работает редактором в комсомольском отделе издательства „Молодая гвардия“. Вот его координаты на тот случай, если его нужно будет срочно вызывать по телефону: Д-1-15-00 (коммутатор), добавочный 178. Он, кстати, сообщил мне, что у тебя должны быть мои рассказы. Если тебя не затруднит, перешли их, пожалуйста. Я тут получил письмо из отделения (это из журнала „Звезда“, ты, вероятно, знаешь о нем?) и хочу воспользоваться случаем, чтобы отправить им какой-нибудь из трех рассказов. Очевидно, пошлю „Материнскую руку“ — злосчастную, а у меня дома нет ее и нет „Наставников“, так что если затерялись, то мне хана. Я живу в трудах. Задание „Смены“ выполнил и сразу взялся за детские рассказы, ибо издательство поторапливает. Между делом написал газетный подвал, думаю послать его в „Известия“, если напечатают — ладно, а не напечатают — ничего. Ведь оно и привычно, получать отказы-то.
