Не удайся заговор против Павла I, Аракчеев был бы, по всей вероятности, уже весной 1801 года возвращен на службу. Трудно поверить, что стоявший на краю гибели император вызвал прежнего своего любимца в Петербург только для того, чтобы поговорить с ним. Убийство Павла в ночь с 11 на 12 марта 1801 года и вступление на престол Александра продлило отставку Аракчеева еще на два года.
Его взаимоотношения с Александром позволяли ему надеяться, что Его Высочество, ставший Его Величеством, не замедлит вернуть его на службу. Завет Павла «быть друзьями» оба они соблюдали свято и честно во время Павлова царствования.
Алексей и Александр дружили, но дружба между ними была непростой. Александр являлся наследником престола, будущим монархом, и это обстоятельство заставляло Аракчеева выказывать в отношениях с ним не столько преданность друга, сколько верность подданного. Алексей Андреевич неизменно подписывал свои послания к Александру словами «усердный», «наиусерднейший» или «наивернейший верноподданный» и часто обращался к нему так, будто тот был уже всамделишным монархом.
«Батюшка ваше императорское высочество, простите меня, если я смею обеспокоить вас сим моим письмом. Я в нем больше ничего не имею, как только хочу слышать и знать о вашем дражайшем здоровье, ибо приверженность моя и усердие к вашему императорскому высочеству останется до конца моей жизни». Так обращался Аракчеев к Александру 2 марта 1797 года. Спустя пять дней, при отъезде из Петербурга в Москву на коронацию Павла: «Батюшка ваше императорское высочество, отъезжая отсюда сейчас, желаю и прошу Бога, чтоб даровал вам здоровья и чтобы скорее я вас мог увидеть. Вот одно мое желание, которого я больше и на свете не имею. Если я буду столь счастлив, что на дороге где-нибудь получу хотя одно слово, писанное вами, то я от радости и удовольствия, конечно, уже буду здоров во всю дорогу». 10 апреля 1797 года заболевший Аракчеев писал Александру из Москвы (на пути домой для излечения): «Приношу мою верноподданную благодарность вашему императорскому высочеству за воспоминание обо мне, оно есть мне первейшее утешение. Но о болезни моей доношу вашему императорскому высочеству, что она меня продержит долго и тем она мне несноснее, что я лишаюсь видеть вашего императорского высочества, но я счастлив и тем, что могу называться усердным верноподданным Алексей Аракчеев». К этому письму Алексей приписал просьбу: «Батюшка, у вас много следственных дел, решите и окончите судьбу страждущих». И на следующий день в новом письме (и все еще из Москвы) просил у Александра прощения за беспокойство: «Ваше императорское высочество, милость ваша ко мне есть одно мое величайшее лекарство, и я, чтоб видеть и быть у вашего высочества, то бежал бы сию минуту, но как я теперь не имею никакого дела, то и решился полечиться, чтоб избавиться от своего кашля, который мне очень досаждает. Простите мне милостиво, что я вчерась напомнил вашему высочеству о делах и был причиною вчерашнего вашего труда после сделанных уже дневных трудов, но милостивая вашего высочества душа, конечно, простит меня. Я счастливее всех на свете, ибо смею называться усердным верноподданным и преданным Алексеем Аракчеевым».
В мае 1797 года выздоровевший Аракчеев ездил инспектировать войска в Ковно и оттуда писал 22-го числа Александру: «Ныне же полученные дела я, батюшка, вскорости отделаю и доставлю уже к вашему высочеству прямо. Ах! Как бы мне приятно было, чтоб я чаще получал от вас таковые дела, тогда бы я был спокоен и видел, что бедный Алексей не забыт и в Литве… Ах! Если бы я мог летать всякий день в Павловское и делать то, что угодно моему батюшке Александру Павловичу». 27 мая он в Вильно, и отсюда следующая записка: «Не видя вашего высочества лично каждый день, желал бы хотя смотреть на портрет вашего высочества, который бы я почитал дороже всего на свете. Впрочем, прося о продолжении высочайшей вашего высочества милости, пребуду навеки усердным и первым верноподданным. Аракчеев».
9 июня 1797 года Алексей сообщал Александру из белорусского города Пружаны: «Шеколад, батюшка ваше высочество, получил и не имею сил за все ваши милости всеподданнейше благодарить, но несчастлив тем, что вы не изволили отписать о своем дражайшем здоровье. Впрочем, препоручая себя в милости вашего высочества и целуя ручки ваши, остаюсь навеки, называя себя смело и незазорно пред своею совестью вернейшим вашим подданным. Генерал-квартирмейстер и кавалер барон Аракчеев».
«Батюшка ваше императорское высочество! Где ваше слово, тут я жертвую жизнь», — клялся Алексей в письме Александру от 12 августа 1797 года.
В свою очередь цесаревич Александр в письмах и записках к Аракчееву[119] не уставал уверять его в своей дружеской привязанности к нему.
«Ты мне крайне не достаешь, друг мой, и я жду с большим нетерпением той минуты, когда мы увидимся», — сообщал Его Высочество Аракчееву 6 июля 1797 года. «Друг мой Алексей Андреевич! — писал Александр Павлович 11 августа того же года. — Не хочу никак пропустить случая тебя поблагодарить за два письма, которые я с чувствительным удовольствием получил, и тебя уверить в искренней моей привязанности и дружбе». Немного позднее: «Друг мой Алексей Андреевич! Как я рад, что ты приехал. С отменным нетерпением жду ту минуту, в которую с тобой увижусь». Еще позднее: «Друг мой Алексей Андреевич! Что тебе сделалось? Отпиши мне подробнее о своем здоровье. Мне всегда грустно без тебя, и если бы не праздники, я бы к тебе заехал». Спустя еще некоторое время: «Друг мой Алексей Андреевич! Я пересказать тебе не могу, как я рад, что ты с нами будешь. Это будет для меня великое утешение и загладит некоторым образом печаль разлуки с женою, которую мне — признаюсь — жаль покинуть. Одно у меня беспокойство — это твое здоровье. Побереги себя ради меня».
Иногда во взаимоотношениях Аракчеева с наследником престола возникало некоторое недопонимание, но оно быстро объяснялось. «Друг мой, Алексей Андреевич! — писал Александр осенью 1797 года. — Чувствительно тебя благодарю за письмо, а особливо за твою доверенность, которая для меня весьма лестна; я надеюсь, что ты уверен в полной моей к тебе. Я божусь, что это наговорил каналья Ватковский, которому я подобного не видывал. Одно мне неприятно было в письме твоем; это то, что ты боишься наскучить мне своими письмами. Ты, я думаю, довольно должен быть уверен, сколько они мне приятны. Итак, я всегда тебе буду благодарен, когда в свободный час ты мне что-нибудь напишешь».
После этого случая великому князю еще не раз придется уверять мнительного Аракчеева в беспочвенности его подозрений. «Друг мой Алексей Андреевич! — обращался Александр к нему 31 августа 1799 года. — Искренно тебя благодарю за письмо твое и за поздравление[120], и если что одно могло меня беспокоить, то, конечно, сомнение, которое ты имеешь обо мне и которого я никогда не заслуживал моею привязанностию к тебе».
