Я была заперта. Я никогда не понимала, почему меня заперли, ведь я не сделала ничего плохого. Обычно запирают только преступников».
Когда же ее спросили, верит ли она в Бога, она ответила: «Ну, это весьма спорный вопрос. Да, немного. Я действительно молилась. Но потом перестала. Кроме этого, преступник тоже молился. Я думаю, даже Фидель Кастро молится».
Она продолжила, рассказав о кошках, по которым так скучала во время своего заточения. «И я скучала о дедушке и бабушке. Я также чувствовала, что уже никогда не увижу вновь ни их, ни моих обожаемых кошек. Моя бабушка по отцовской линии и дедушка по материнской за это время умерли. И еще другие мои родственники, мои двоюродные бабушки». Потом она заговорила о своих родителях:
У меня очень хорошие отношения с родителями. Да, я люблю своих родителей. У кого-то возникла мысль, что мы поссорились. Это не так. Помимо этого, на данный момент мне приходится столько делать, из-за чего у меня действительно нет времени, которое я могла бы посвятить родителям. После этого у нас будет его много.
Сейчас мои дела не так уж и хороши. У меня жжение в глазах, я постоянно кашляю, и все это не очень уместно при интервью. Надеюсь, во время телевизионного интервью я не упаду в обморок.
До этого вы спрашивали о моих планах на будущее. Я хотела бы наверстать учебу. Аттестат зрелости, может быть, степень. Хотя я не имею представления, в какой области. В чем-то, что быстро и легко. На самом деле меня интересует все, и я училась бы всю оставшуюся жизнь. В данный момент я читаю законы о прессе. Но мне также интересны и дополнительные предметы — как он их назвал? — «орхидные предметы». (Немецкий термин для определенных гуманитарных предметов, считающихся редкими, привлекательными, дорогими и большей частью бесполезными для карьеры.)
Я сказала маме, что неплохо было бы отправиться в круиз. Не знаю куда, но он сделает меня счастливой. Еще я сказала ей, что нам надо как-нибудь съездить на поезде в Берлин, просто потому, что это было бы как телепортация. Садишься на поезд здесь, и вдруг оказываешься в Берлине. Вот что такое на самом деле путешествие.
В ответ на реплику редактора, что вся Австрия и так «у ее ног», она сказала: «Да, правда. Но я хочу еще увидеть Лондон или Нью-Йорк, но все эти меры безопасности действуют мне на нервы. Впрочем, я понимаю, что длительные поездки пока невозможны. Я могу тяжело заболеть».
Она хочет встретиться со старыми друзьями, планирует создать реабилитационную программу для подвергшихся издевательствам мексиканских женщин, накормить голодающих Африки — «Я знаю по собственному опыту, что такое голод» — и иметь свою квартиру. Если бы все это не звучало после жизни на Хейнештрассе, 60, то выглядело бы так, будто она выступает на конкурсе «Мисс Вселенная».
В беседе с авторами профессор Бергер упомянул контролирующий аспект в характере Наташи, однако отметил, что он дает неверное представление о той неуверенности в себе, с которой ей пока приходится мириться. «С одной стороны, она весьма сильна и полнейшим образом контролирует, что вокруг нее происходит, с другой же — она очень неуверенна и крайне ранима». Он продолжил:
Госпожа Кампуш достаточно взрослая и выстроила детальные планы на свое будущее, в ближайшую неделю она начинает готовиться к экзаменам, с тем чтобы получить аттестат о среднем образовании и затем поступить в университет. Мы поговорили со школьной администрацией, и они заверши, что сделают исключение в ее случае и что готовы помогать ей во всем, чтобы она прошла процесс обучения как можно быстрее.
Она с удовольствием общается с представителями прессы и также обдумывает возможность своей карьеры в этой области. Но она полностью отдает себе отчет, что ей по силам, а что нет. Например, она просила предоставить ей кого-нибудь, кто заведовал бы ее финансами.
Госпожа Кампуш подберет команду, которая действовала бы в качестве ее медиа-представителя, а также, вероятно, ее семьи, и затем скорее всего появится и перед международной прессой. Это ее решение. Для жертвы похищения, после перенесенного испытания, несколько необычно столь стремиться к появлению в средствах массовой информации, но вы должны понять, что пресса была для нее единственной возможностью общаться с внешним миром.
В данное время она проходит курс лечения у человека, имеющего двойную квалификацию — психиатра и терапевта. Также она проходит групповую психотерапию в Венской главной больнице, где наладила хорошие отношения с другими членами группы, часть из которых больны анорексией.
Госпожа Кампуш настаивает на встрече с матерью господина Приклопиля, и позже они наверняка увидятся, поскольку пока еще слишком рано. На данный момент госпожу Приклопиль также консультирует психолог.
Касательно претензий госпожи Кампуш на дом господина Приклопиля, то она лишь сказала: «Это мой дом». Это место, которое она знает и к которому привыкла; нечто, на чем она может сосредоточиться. (Позже Наташа подтвердила, что она действительно хочет потребовать дом Приклопиля в собственность согласно положениям австрийской системы компенсации жертвам преступлений, дабы избежать того, чтобы он превратился в некий омерзительный «черный музей» для любопытствующих. Она дала понять, что хочет предложить матери своего похитителя жить в нем.)
Пока у нас нет каких-либо подтверждений тому, что госпожа Кампуш действительно подвергалась физическому насилию. Она не рассказывала об избиениях, и на ее теле нет их следов. У нее на ногах были какие-то синяки, но они появились не из-за насилия.
Подготовка была более чем очевидна во время Наташиного изысканного выступления в программе ORF. Хотя суть ее характера больше проявилась во время записи (в специальной комнате в больнице), нежели во время самой трансляции. Она вскочила с места после первого вопроса, отказавшись отвечать на какие-либо вопросы, касающиеся интимности, останавливала съемку, чтобы посмотреть, как она выглядит на экране, и, по словам одного из ассистентов съемочной группы, «в целом вела себя так, словно уже была на съемках в Голливуде».
Когда она села перед камерами, Кристоф Ферштейн, который вел интервью, спросил ее, была ли она одинока во время заключения. «Что за нелепый вопрос», — огрызнулась Наташа, тут же встала и вышла из комнаты. Через некоторое время она вернулась.
Это интервью, которое смотрели 90 процентов австрийцев, ни в коем случае не демонстрировало естественного поведения. Наоборот, перед его съемкой она провела четыре часа со своим «медиа-консультантом» за пробным прогоном, подобным тем, которые устраивают политики, чтобы гарантированно не оказаться загнанными в угол во время избирательных дебатов. Ей показывали, как сидеть, как смотреть и как вести себя.
