Распахну окно, за рамы держась, крикну «Отче» – и замру, торопясь сосчитать, как много минет в ответ световых непродолжительных лет.
И уже расстояния между баварскими Альпами, где работал на радио «Свобода», и поволжским Рыбинском, откуда родом, между Венецией, куда приезжал прощаться с Бродским, и Соловками, где в молодости отработал экскурсоводом, всего доли секунды. Пока твоя память переключается с одного на другое, а то и соединяет, сплавляет всё вместе в одну метафору жизни. Когда-то с подачи Бориса Слуцкого в «Дне поэзии» за 1970 год были впервые опубликованы стихи Юрия Кублановского, сейчас он сам, будучи заведующим отделом поэзии «Нового мира», каждый месяц вводит в литературу кого-то из молодых поэтов. Этакий добродушный стареющий светлый лирик с мизантропическими наклонностями.
Чтобы стало на душе
светлее,
надобно нам сделаться
постарее,
рюмку в баре,
спички в бакалее…
Его жизнь наполнена поэтическим словом, литературным образом. Он и сам сделался образом. С собой молодым он уже счеты свел, итоги подвел, конфликт между прошлым и настоящим как-то разрешился, прошлое уже перестало так злить, но и в будущем больше надежды на чудо, нежели реальных ожиданий. Но он не отказывается и от этого мира. В замечательном стихотворении, опубликованном в «Новом мире», он сравнивает себя нынешнего со сталкером, проводником в обожженные космосом зоны.
Как сталкер, выведший из промзоны
двух неврастеников худощавых.
Я знаю жизненные законы
в их соответствиях не слащавых —
неукоснительного старенья
и милосердного разуменья.
Он выстраивает метафизическую реальность мира, где есть и знакомые приметы, есть и отсыл к библейским сюжетам.
…И в прежнем, можно сказать, зоне
с четырёхпалым пеньком на троне,
и ввечеру, когда дальний гром лишь
и уцелел от потопа, помнишь? —
Соблазн и скрепа моей надежды
весь шорох-ворох твоей одежды
из грубоватого хлопка цвета
поблекших трав на излёте лета.
И такой выстраданный вывод на будущее: «Без спешки принятое решенье / не звать на помощь – когда крушенье». Начинается своеобразный период подготовки белых одежд. Не рано ли? Думаю, немало еще сталкеру придется пока выводить неврастеников из зоны крушенья. Это скорее собственное определение действий, образа жизни и образа мысли на всю последующую эпоху, насколько хватит.
…И хоть финальной задумки кроме
жизнь состоялась в своём объеме.
Отхлебывая понемногу виски,
я продолжаю свои записки —
Читаю и сопереживаю. Ибо нахожу в каком-то смысле и соучастника действий, сверстника с каким-то во многом общим грузом воспоминаний, общим отношением к жизни, общей уверенностью в том, что ты делаешь. Разночтения, разномыслия лишь определяют качество общности, дистанцию между нами. Они и дают возможность оценить и понаслаждаться оттенками слова и смысла.
…Спи сталкер! Что тебе нынче слава,
она диагноз, а не забава.
Чтобы какой-нибудь сноб с набобом
шли за твоим, извиняюсь, гробом?
В небытие уходить достойней
здесь на отшибе, чем в центре с бойней.
Пока заря на сырой подушке
одна и держит на красной мушке.
Старомодный и в своей архаике, и в своих метафорических ухищрениях. Старомодный и в дольнике своем и в анжабеманах, старомодный в высокой культуре стиха и в предпочтении значимого слова, может быть, в небрежении славой он и перерастает в будущее, которое, наверняка, обратится в построении своей возвращенной культуры именно к такому поэту, как Юрий Кублановский.
Россия, ты моя! И дождь сродни потопу,
и ветер, в октябре сжигающий листы…
В завшивленный барак, в распутную Европу
мы унесем мечту о том, какая ты…
Вот-вот погаснешь ты. И кто тогда поверит
слезам твоих кликуш?
Слепые, как кроты, на ощупь выйдут в двери
останки наших душ.
Десятая глава. Эдуард Лимонов
Лимонов (Савенко) Эдуард Вениаминович родился 22 февраля 1943 года в городе Дзержинске Горьковской области. Прозаик, поэт, публицист, политик, основатель Национал-большевистской партии. Отец – офицер НКВД, во время Великой Отечественной войны уполномоченный по выявлению дезертиров в Марийской АССР, затем начальник клуба, начальник конвоя, политрук, увлекался поэзией и музыкой. Лимонов был назван в честь любимого отцом поэта Эдуарда Багрицкого. Рос Эдуард в предместье больших городов, в военных городках с их кочевым люмпенизированным бытом, отсюда и его стихийный демократизм, ненависть к истеблишменту. Юность прошла в Харькове, там стал писать стихи, работал на заводе сталеваром. Там же встретил первую любовь… Его тянуло в среду художников и писателей. Из Харькова Эдуард перебирается в Москву, где быстро входит в общество СМОГ, занимает свое заметное место в культуре андеграунда. Вступает в авангардистскую группу «Конкрет», выпустил в самиздате первую книгу «Кропоткин и другие стихотворения» (1968). В 1971 году пишет поэму «Русское», где задолго до постмодернистов обыгрывает русскую классику, но при этом уже доказывает свою приверженность русскому национализму и консерватизму. На его стихи написал рецензию Иосиф Бродский. Подвержен влиянию и Велемира Хлебникова, и обернутое. Был назван Юрием Андроповым «убежденным антисоветчиком», что никогда не соответствовало действительности, ибо и в ранних своих стихах он ценил и роль государства, и роль армии. Еще с харьковской юности он привык к борьбе, к конкуренции, к стремлению быть лидером. Не случайно и название его прозаической поэмы «Мы – национальный герой» (1974). Поэтому тема соперничества с великими современниками и предшественниками становится постоянной в его творчестве: с шестидесятниками Евтушенко и Вознесенским, с новомодным Бродским, с покойными символистами… Из Москвы вместе с женой Еленой, будущей главной героиней нашумевшей книги «Это я – Эдичка» уезжает по израильской визе сначала в Австрию, а затем в Америку. В США быстро восстановил против себя почти всю эмиграцию, издеваясь над их лакейством и русофобией. До 1980 года жил в Нью-Йорке, работал официантом, домоправителем, грузчиком, там же произошел трагический по сути разрыв с женой Еленой, в результате которого и появился первый прозаический опыт Лимонова «Это я – Эдичка». Роман имел скандальный успех и во Франции, где был издан, и в США. По приглашению своего друга художника Михаила Шемякина в 1983 году переезжает во Францию, и в 1987 году получает французское гражданство. Печатается и у Владимира Максимова в «Континенте», и у его врагов Андрея Синявского и Марии Розановой в «Синтаксисе». Вслед за первым романом появляется «Дневник неудачника» (1982), затем харьковская трилогия о детстве и юности «Подросток Савенко», «Молодой негодяй» и «…У нас была великая эпоха». Последняя из харьковских повестей и стала одной из первых публикаций в перестроечной России в журнале «Знамя», что вскоре радикально-либеральные руководители журнала признали своей неудачей.