На крохотную неровную площадку Каплевич, находясь в лежащем состоянии, с трудом установил стул, на который должна была сесть Гурченко. Рядом с ним ползали оператор Вадик Алисов и муж Гурченко Костя Купервейс. Костя пытался держать вторую ножку стула. Совершенно спокойно взошла на эту плошадку и с интересом озирала самолетные дали одна только Людмила Гурченко. У меня сохранились 2 фотографии, запечатлевшие финал этого процесса.
Только когда к моим крикам присоединился и оператор Алисов, который сказал, что здесь негде поставить камеру и потому съемка невозможна, Люся царски сошла со скалы, а Костя и Паша сползли вслед за ней. Вот такая храбрая до безумства оказалась Гурченко.
И еще не могу не вспомнить еще один опасный эпизод во время съемок: мы снимали в цирке на Цветном бульваре песню к началу фильма. Люся с балетмейстером разучивала па, находясь посреди арены. И вдруг откуда-то сверху раздался крик:
– Ап! Ап!
Никто на этот крик не обратил внимание, а это «ап» на цирковом языке означает что-то вроде «внимание», «приготовились», а также и предупреждение об опасности. Через секунду после этого крика в 10 сантиметрах от Гурченко упал, пролетев расстояние от самого купола, довольно увесистый мешок с песком и взорвался, как бомба. У меня сохранилась видеосъемка этого происшествия. Если бы балетмейстер крутанул в этот момент свою партнершу в другую сторону -Гурченко попала бы под мешок.
Теперь немного о веселом. Павел Каплевич был мне сипатичен, но настораживала некоторая голубизна его поведения, не вяжущаяся никак с его крепкой фигурой атлета. Тем не менее мой институтский друг Артем, которого я взял с собой на эти съемки, сразу сказал про Пашу: «Петух!»
– Зато хороший художник! – ответил я и Гурченко была в этом вопросе со мной солидарна.
– Все голубые, как правило очень талантливые люди, – сказала она. – К тебе не пристает?
– Нет, – сказал я.
– Ну так в чем дело? Пусть работает...
На том и порешили. В Коктебеле к Паше приходили какие-то мастерицы-вышивальщицы, он с ними ворковал, вроде «Ой, девочки, а что я вам сейчас расскажу!», все вместе они хохотали, шептались и замолкали при появлении кого-нибудь из членов группы... Короче, впервые я наблюдал «игры голубых». Жили мы все в одном коттедже, только Гурченко в отеле.
И вот раз Паша подходит ко мне и говорит:
– Анатолий Николаевич, вы не будете возражать, если ко мне приедет моя подружка, известная модель, поживет у меня в комнате?
– Никаких возражений нет, – сказал я.
И вот модель приехала, очень симпатичная девушка. И в этот день мы устроили общее собрание в нашем коттедже, на веранде, чтобы решить какие-то производственные вопросы. В назначенное время пришли Люся с Костей, расселись все, не начинаем, ждем Пашу.
– А вы его предупредили? – спрашивает Люся.
– Сто раз, – говорю я.
– К нему ведь подружка приехала, модель,- сказал кто-то из группы.
– Ну, я думаю, для него это не повод опаздывать. Надо послать кого-нибудь за ним, – сказала Люся.
Артем сидел ближе всех к выходу с веранды и я попросил его сходить, позвать Каплевича.
Через две минуты появился Артем – на нем не было лица.
– В чем дело? – испуганно спросила Люся.
– Они трахаются, – еще не веря в увиденное, сказал Артем.- Я это сам видел...
– Кто с кем? – на всякий случай спросил я.
– Каплевич с этой подружкой-моделью, – ответил Артем. У него был вид человека, на глазах которого только что произошло чудо.
Потом я спросил Каплевича:
– Паша, что вы корчите из себя голубого, морочите мне голову, всю группу держите в напряжении, зачем это вам?
– Анатолий Николаевич, я ведь из Туапсе, глубокая провинция, чего бы я достиг в Москве, если б вел себя как нормальный мужик?... А так меня все сразу заметили, ценят... Вот, даже Гурченко, сразу со мной стала вась-вась... А без этого – фигушки!
Каплевич и эта модель, которую звали Катя, вскоре поженились, у них двое детей, а Паша, насколько я знаю, сейчас имеет собственное агенство и процветает, чему я очень рад.
Через два года, когда мы снимали «Новый Одеон» и пришли с Пашей к театру « Ленком» за « фашисткими знаменами», к нам вдруг подошел на улице Виктюк.
– Привет, Паша!- поздоровался он с Каплевичем. – Что ты здесь делаешь?
– Уйди, Витя, видишь я занят! – стал отталкивать его по-девчачьи Паша.
– Не мешай!
– Ну хоть познакомь меня со своим приятелем! – не отсупал Виктюк.
– Еще чего?! – стал еще энергичней отталкивать его Паша. – Уйди, у нас дело! Я ведь тебе не мешаю, Вить? Уйди, прошу тебя по хорошему!
Виктюку пришлось уйти.
– Пойдет теперь всем рассказывать, что я закадрил грузина и никого к нему не подпускаю! – довольно хмыкнул вслед ему Паша. – Вот так приходится работать, Анатолий Николаевич...
Еще одна история, связанная с Павлом Каплевичем. Для сцены беседы молодых героев Насти Немоляевой и Романа Рязанцева надо было подыскать натуру – укромное место на берегу моря.
Каплевич нашел такое место.
– Совершенно дикий пляж, вчера меня повезли туда знакомые девочки.
Тихое и безлюдное...
На следующий день мы поехали туда – место в самом деле оказалось диким, только вдалеке где-то загорали люди. Мы быстренько отрепетировали сцену и приступили к съемке.
И вдруг Светлана Шакурова, наш звукооператор обращается ко мне:
– Анатолий Николаевич, я не знаю что делать. Я все же с сыном здесь...
Обрачиваюсь и вижу: возле нас стоит небольшая толпа обсолютно голых людей, мужчин, женщин, и они с нескрываемым любопытством смотрят на нас. Увлеченные съемкой, ни я, ни оператор, ни актеры не заметили этого. А вот маленький сынишка Светы Шакуровой смотрел на голых людей изумленными глазами. У меня в альбоме есть эта фотография. Оказывается, сам того не зная, Каплевич привез нас на нудистский пляж.
Мы закончили съемки в Коктебеле за 8 дней. Потом еще два дня снимали в цирке на Цветном бульваре.
И все же один конфликт у нас с Гурченко произошел. Уже в самом конце съемок, когда остался один съемочный день.
Люся хотела, чтобы в фильме полностью звучали все четыре ее песни, а я с самого начала предупредил, что две песни будут полностью, в начале и конце фильма, а остальные две фрагментарно, так как в середине картины тормозить сюжет 3х-4х минутной песней нельзя, у нас ведь не фильм-концерт, а художественный фильм и у него есть свои законы, особенно драматургические, ломать которые очень опасно. Гурченко вроде согласилась тогда со мной, а перед заключительной съемкой вдруг опять заявила, что в фильме должны быть все четыре песни полностью. Я опять стал ей объяснять свою позицию, но она и слушать меня не хотела, обиделась и отказалась от последней досьемки в павильоне «Мосфильма».
