Снова Пекин, тот же отель. На подлете к Пекину все заговорили о счастливом моменте покупок сувениров, но у меня была уже назначена встреча с нашим представителем ТАСС Андреем Кирилловым. Дело в том, что уже несколько дней назад, как только появился указ Путина о моем награждении, раздалось насколько звонков, и в том числе по наводке Паши Михалева, с которым мы работали в «Комсомольской правде» и который сидит сейчас зам. директора ИТАР-ТАСС, Кириллов позвонил в Пекин, чтобы поздравить меня. Отыскал.
Андрей и Людмила, его жена, заехали за мной в гостиницу и повезли по Пекину, потом обедать. Прелесть этого обеда заключалась в том, что всего было без излишеств: несколько очень вкусных блюд, в том числе и утка по-пекински, и самое главное, для меня просто открытие — курица в лимонном соусе, дома изобрету что-нибудь подобное. Замечательная пара, очень талантливый человек сам Андрей. Статьи его написаны умно, глубоко и точно. Я вообще заметил, что очень много умных и интересных людей работает у нас за границей, но они как-то утонули в повседневности и не могут выбиться не только в большую литературу, но и просто к книжке. А многие английские разведчики и журналисты стали очень крупными писателями. Думаю, что наши, может быть, более талантливые и глубокие, чем англичане, но они имеют эту чисто русскую недооценку себя, самоуничижение и ощущение, что через душные слои над собою к воздуху не пробиться.
Андрей очень интересно рассказывал о происходившем на площади Тяньаньмынь в 1988 году, и все получалось несколько по-иному, чем мы себе представляли по прессе, которая все сплющивает, и мир возникает довольно однотонный. Кстати, эти события 4-го июня совпали с визитом в Китай нашего «демократа» Горбачева. Я, как всегда, не очень помню конструкции, но хорошо помню образные ситуации. На это восстание, скорее — студенческое волнение, пытались направить войска. Но войска пробиться не смогли, возникало братание между солдатами и массами — ведь это единый народ, китайцы… Все это отчасти было похоже на ввод войск в начале перестройки в Москву. Китайцы поступили более решительно, поэтому, наверное, дела у них идут лучше, хотя и трупов было полно. Конечно, человеческая жизнь стоит неизмеримо дорого, но главное — идея (как коммунизм), который надо достроить. Однако никто не знает — кто из нас попадет под колесо истории, для прогресса нужны человеческие жертвы и ничто иное. Из деталей помню еще статую Свободы, похожую на американскую, стоящую в нью-йоркской гавани, студенты поставили ее на площади, а танки раздавили. В конечном итоге из центрального Китая, из Сычуаня, пригнали дивизию, ребята в ней практически не говорили на пекинском диалекте. Войска так быстро убрали трупы, что оказалось трудным определить количество жертв среди мирного населения. У правительства одни цифры, у наблюдателей — до тысячи человек.
Много велось разговора о мифе Мао, этому мифу, конечно, ничего уже не повредит, так же как и мифу о Ленине у нас. Андрей рассказал о его смерти, но многое я еще прочитал в замечательной статье в Гонконге. Говорили о Тибете, о страшном ритуале похорон, когда тело с определенными ритуальными действиями скармливается птицам. Я постепенно вижу все меньше и меньше кощунственного в разных непривычных для меня обрядах похорон — в конечном итоге все возвращаемся к природе. Но вот куда девается главный остаток человеческой жизни — его душа? Главный пафос моего обращения к Андрею — попытки заставить его писать книгу, кстати, он специалист по китайской кухне. Возможно, мне удастся уговорить Кондратова опубликовать китайскую кухню по-русски, заголовок можно придумать, главное, что китайская кухня — с русскими продуктами.
8 апреля, четверг. Еще с вечера меня предупредили, что та театральная премьера по «Затмению Марса», о которой мы года полтора назад говорили с Дьяченко и о которой он как-то вскользь сказал, что она назначена на 8 апреля, так вот, эта премьера все-таки состоится. Я очень боялся спектакля. В романе есть определенные сложности, которые можно было показать или не показать, многое там проецируется на автора — его отношение к режиму, к самому ходу жизни, его едкость к средствам массовой информации… Как они это всё сделают? Я себе этого не представлял, волновался и на премьеру никого не позвал, кроме Лёни Колпакова, а так все свои.
В основном в институте ничего не поменялось, кое-что сделано, процесс идет, главное (я узнал еще накануне), операция у В. Пронина проведена успешно. Его вчера выписали домой, мы с ним утром перезванивались еще раз, и он просил меня предупредить, что будет читать завтра. Этим всё сказано: ему бы еще неделъки полторы посидеть дома, но этот сумасшедший куда-то рвется.
Из самых неотложных дел — это, конечно, довольно кислая подготовка к конференции по Хомякову. У Б.Н. еще нет представления, сколько всего нужно сделать за кулисами, чтобы все покатилось хорошо и удачно. Включился в эту работу, сделал несколько звонков, какие-то организационные построения. В ближайшие дни придется работать в основном только над этим.
В три часа состоялась защита у очников, это переводчицы А. Ревича. Возможно, я и ошибался, когда хотел подсократить этот семинар — старый Ревич, старая Фальк. Но ведь я базировался на мнениях наших же людей, а результат оказался самый неожиданный: девчонки все написали прекрасные дипломы, правда, есть некая архаика в подборе литературы, но, в принципе, это довольно высокий класс и самостоятельность в работе. Как всегда, удивил Иван Иванович Карабутенко своими так называемыми огромными развернутыми отзывами. Всё это стилистика 1970-х годов, произносимая с некоторым щегольством, — аналогии, имена, эрудиция XIX в. Когда говорили Можаева, Зоркая или Тарасов — все было по существу; когда-то блестящая, а ныне одряхлевшая, эта эрудиция оставалась в стороне, отзывы были доказательными и солидными. Ив. Ив. ловко и громко всё это отговорил и не остался на заключительное обсуждение, ушел на очередные медицинские процедуры, видимо, проблистал, и хватит. Мне надо учиться у моих преподавателей.
Меня всегда поражает нелюбопытство наших студентов и преподавателей. Конечно, если бы у них ректором был человек более мстительный и честолюбивый, в зале была бы толпа (по большому счету мне на это наплевать). Но ведь здесь присутствует некая проблема сценического варианта, здесь могут открываться какие-то возможности, и во всяком случае, любопытство должно быть, хотя бы даже любопытство провала — пьесы и автора. Зал, конечно, собрался. Я с некоторым страхом и волнением ожидал. Ставила та же самая режиссер, которая делала и пьесу «Об этом я буду вспоминать», т. е. Каэр. На сцене только три персонажа — раздвоенный на материальную и духовную ипостаси Литаврин, главный герой, и актриса, играющая всех женщин. Всё это уже немолодые люди (а в романе-то действует молодежь!), и эффект оказался очень неожиданный. Но главное — героем стал не сюжет, а текст, причем то, что мне всегда в тексте дается наиболее трудно — сюжетные эпизоды, которые я и гоню для публики, чтобы на них нанизать основное для меня: отношение к жизни, отношение к власти, отношение к собственной душе; в этом я вижу главное достоинство спектакля. Спектакль небольшой, час и пятнадцать минут. Естественно, пропущены штурм Белого дома, эпизоды в общежитии, эпизоды с организацией порностудии, где виден сам Литаврин с двойным донышком… К сожалению, этого не хватает, там есть только один очень яркий эпизод — с престарелой журналисткой и пьянкой у нее дома. Я думаю, кое-какие эпизоды можно будет еще вытянуть. Но, как старый театрал, я могу сказать: это получилось. У меня есть представление, что можно в театре и чего нельзя, и вот оказалось — таких текстов, пожалуй, в театре еще не звучало. Конечно, удивила мертвая тишина, пристальное внимание зала. Я вообще-то думал, что это будет как бы прогон, а потом уж премьера, и тогда устрою большую пьянку. Но не тут-то было — все потребовали от меня прямого действия, прямой акции, и я послал Соню с Антоном в Елисеевский, купили какой-то колбаски, ветчинки, сырку, салат, хлеб. Славно посидели и славно погуляли.
