Возвращаюсь к своей воображаемой речи. Итак, наша забота о преступниках. Они должны получать посылки, ежедневно выводиться на прогулки, иметь в камере цветной телевизор и пользоваться еще тысячью всяких поблажек, которых и не перечесть. Жертве преступления не до комфорта. Ей быть бы живу, а это редко удается, если неблагодарная жертва упорно добивается так называемой справедливости. Я бы обратила внимание в своей речи на повсеместное уважение к анкетным данным преступников, бандитов и террористов и на полное отсутствие такого же трогательно уважительного отношения к данным невинных людей, избитых и ограбленных, изнасилованных женщин и девушек, отважных полицейских, вставших на их защиту.
Я бы предложила заставить всех этих наглых пострадавших (за исключением погибших, что с них взять?) своими руками ощипывать белых лебедей, пух которых пойдет на подушки для их мучителей, тех несчастных, которых бесчеловечное правосудие в редких случаях все же упрятало за решетку.
Боюсь, моя речь затянулась бы на сутки, да и какой в ней смысл? Телезрители, простые люди, все равно не высидели бы сутки перед телевизором, а зал заседаний сейма, и без того обычно полупустой, тут и вовсе бы опустел. Ведь я же вещала бы не на столь животрепещущую тему, как повышение зарплаты панам депутатам, и не о назначении на должность, ради которой они готовы драться насмерть, лишь бы вырвать стулья друг из-под друга.
Ну вот, пожалуйста! Как последняя дура все-таки переключилась на политику, а ведь собиралась говорить только о телевидении.
Значит, о телевидении. Все-таки расскажу, как оно меня обмануло во второй раз. Сказали, будет передача о преступниках. В прямом эфире. И преступники были, и прямой эфир был, но вот сама передача — ужас, зла не хватает.
Прежде всего, речь пошла о трагическом деле. Согласитесь, автору юмористических произведений самое место в такой программе. Обхохочешься.
В студии сидели родители, у которых в уличной драке убили сына. Ведущая, очень милая с виду паненка, не смущаясь, выдавала вопросы, которые, похоже, вызубрила загодя. Я бы назвала ее вопросы верхом кретинизма. Впрочем, не исключено, что в них таился какой-то очень глубокий скрытый смысл, но до него никто из присутствующих так и не докопался.
Вопрос: как свидетели реагировали на то, что трое взрослых парней зверски избивают человека?
А как могла отреагировать немощная старушка? Или юная девушка? Пожилой отец семейства? Вместе наброситься на извергов, вместо того чтобы поскорей вызвать полицию, что те и сделали? А может, им следовало постучать по плечу одного из подонков и вежливо поинтересоваться, в чем дело? Или посоветовать прекратить — нехорошо, мол.
Но ведущая гнула свое — почему, вместо того чтобы вызывать полицию, свидетели не вмешались в драку? Судя по всему, одной жертвы этой дамочке было мало.
А что, если бы на месте старушки, молоденькой девушки и пожилого мужчины был человек молодой, полный сил, к тому же обученный приемам рукопашного боя? Помню такой случай, молодой спортсмен тогда играючи раскидал озверевших ублюдков. И пострадали они, а не их жертва, у одного ручка оказалась повреждена, у другого ножка, у третьего вся морда в крови. И каков результат?
Неосмотрительный защитник угодил на скамью подсудимых и оказался за решеткой, поскольку нанес телесные повреждения бандитам, а одному из них даже вынужден был выплачивать денежное содержание.
Так что же конкретно я бы предложила? — вопросила ведущая, обращаясь ко мне. Разумеется, внести изменения в соответствующую статью закона, ответила я. Пользы от моего предложения, сама понимаю, что кот наплакал, но все же мне удалось основательно испортить этой кретинке всю комедию. Ее вопросы и мои ответы, а также реплики по ходу действия, даже когда меня не спрашивали, как-то не вязались друг с другом. Очень скоро ведущая растерялась, запуталась, стала задавать вопросы не тем, кому нужно. Во время передачи я успела поссориться с генеральным прокурором, зато меня полностью поддержал главный комендант полиции. С прокурором мы не сцепились в драке лишь потому, что нас вышвырнули из студии — она потребовалась для следующей передачи.
Или вот еще одна телепередача с моим участием. Сказали — на ту же тему, о преступности и законности. Передача была длиннющая, но к теме, из-за которой я согласилась в ней участвовать, можно лишь с натяжкой отнести сюжет о какой-то криминалистической лаборатории. Весьма поучительное зрелище, но я-то тут при чем?
Углядев меня в студии, ведущий спохватился и решил как-то втянуть в дискуссию. О чем можно со мной поговорить? Дураку ясно, о чем.
Вопрос: что пани пишет?
А что я, господи прости, могу писать? Телефонную книгу? Статейки о тюльпанах, о насекомых, о музыкальных инструментах семнадцатого века?
Ответ: книгу.
Вопрос: а о чем?
Ответ: о чем всегда пишу.
Какой интересный получился разговор!
А теперь задам жару «Европе».
Это случилось совсем недавно, и речь пойдет вовсе не обо мне. Да и телевидение для разнообразия повело себя прилично, сообщило время начала передачи, прислало кассету, а перед эфиром всем предложили напитки.
Исполнители были прекрасные, настоящие профессионалы. И само представление было таким замечательным, что я позабыла — ведь сама в нем участвую. Особенно понравилась сцена, в которой один немец и один англичанин сыграли вручение мечей Ягелле перед началом битвы при Грюнвальде, по «Крестоносцам» Сенкевича. Ну просто великолепная сцена, и я вся истомилась, ожидая, когда же увижу ее на экране. Дохлый номер!
С режиссером я не была знакома прежде, фамилия его начисто выветрилась у меня из головы. Но этот тип потрясающе талантливо сумел лишить все представление и тени привлекательности, убрав самую изюминку. И говорю я не только о зрелищной стороне передачи, но и о ее смысле. Ведь предполагалось поговорить и о литературной части произведения, о Сенкевиче в Германии и Англии… Далеко не все читают нобелевских лауреатов, слишком высок литературный уровень их произведений для обычных людей, а тут еще и иностранцы, — но как прекрасно они поняли и передали автора! Но все это куда-то подевалось на экране.
КТО, сто тысяч чертей, распоряжается на телевидении?!!
Пять тысяч раз я признавалась… Ну ладно, пусть только пятьдесят раз. Что я себе не нравлюсь. И писала об этом. Уж не помню, сколько раз писала, но распространять данную информацию начала уже с первого тома «Автобиографии». Что с меня взять? Ну может, со вкусом у меня не все ладно, но ведь о вкусах не спорят, да и не одна я такая. Многие люди сами себе не нравятся. Но в отношении себя рискну заметить — ведь не исключено, что половина народонаселения думает обо мне так же, как я. А потому скажите мне ради бога, на кой этой половине любоваться столь неприглядным зрелищем?
