Ознакомительная версия.
Помню, да что там помню, даже храню, часть громадной подборки публикаций, что замелькали в прессе, как только начался «мой процесс». Приговор еще не был объявлен, решение суда было еще не известно, а в этой самой прессе через строчку, рядом с моей фамилией красовался весь бред, что перекочевал потом из материалов следствия в решение суда. И про наркотики, якобы обнаруженные в моем доме, и про вымогательство, которым были представлены самые обычные переговоры о рекламно-информационном сотрудничестве. Коллеги? Что им сказать? Разве что пожелать когда-нибудь оказаться на моем месте.
Трусость и равнодушие. Равнодушие и трусость. Лучшие, поистине тепличные условия для произрастания подлости. Всего этого в истории с моей посадкой имеется более чем достаточно. В отличие от той самой профессиональной солидарности, которой там и не пахнет. Ну, а кадры забытого советского фильма «про войну» всплыли в памяти, конечно, совершенно случайно. Спонтанно-ассоциативный ряд, как говорят специалисты.
* * *
М. Горький, И. Бабель и многие прочие классики потратили немалую часть своего таланта, чтобы представить категорию людей, среди которых я нынче нахожусь, как пострадавших, страдающих, чтобы гуманизировать их образ. Они искали в них, и, разумеется, находили и непомерно выпячивали красоту, доброту, человеколюбие. Неужели не видели скошенных лбов, тяжелых тупых взглядов, звериных оскалов? Скорее не хотели видеть. Заставляли себя не видеть. Неужели не понимали, что эти люди нигде, никогда и ни при каких условиях не будут ни для кого полезны. Что для них не существует самих понятий «полезность», «отдача», «долг», что бесконечное «дай» будет сопровождать их всю жизнь, что единственная верная форма отношения к ним среди общества будет строгая изоляция их от этого самого общества. Стоп… Я увлекся. Точнее, меня понесло. Это злоба, отчаянье, бессилие. Моя злоба, мое отчаянье, мое бессилие. Разве я нынче не часть этой самой человеческой специфической категории? А еще нельзя забывать, что эти люди – немалая составляющая человечества. Руками этих людей (пусть под прицелом конвойных) строились великие каналы, возводились гиганты индустрии. Эти люди определяли исход сражений, в которых решалась судьба нации и отечества. Они – мои соотечественники, мои единоверцы. Такая вот двойственность, такой вот дуализм. Хочешь быть искренним – будь готов показаться нелогичным, нелепым, неудобным.
* * *
Оказывается наша бригада, занимающаяся укладкой мешков для мела и удобрений (операция, чем-то напоминающая укладку парашютов) на очень хорошем счету у руководства «промки». Статус определен не только, возможно, даже не столько добросовестным нашим трудом, а регулярно демонстрируемым смиренно-безучастным отношением к той самой нищенской, неоднократно «обрезанной» зарплате. Тут, правда, не все так просто, не все так однозначно. Дело в том, что куратор бригады, майор внутренней службы с колоритной кличкой Наркоман регулярно «подкармливает» арестантский коллектив. Накануне или сразу после зарплаты (той самой урезанной, по сути, разворованной) он передает в бригаду подачку из «насущного»: блок сигарет с фильтром, пару шоколадок, немного чая и т. д. Посредник в этой неофициальной операции наш бригадир Эдик С. Он категорически против, чтобы его считали бригадиром, ибо бригадир должность сугубо козлиная, а себя ему очень хочется позиционировать исключительно как порядочного арестанта. Этот человек считает, что – это добрая, исключительно гуманная человеческая инициатива со стороны Наркомана. В это никто не верит. Понято, что подобный жест маскирует манипуляции администрации с нашей зарплатой и чуть подслащивает горькую арестантскую долю. Удивительно, что эта гадкая традиция действует уже более года. Удивительно здесь все – и то, что подачка, затраты на которую немногим превышают пятьсот рублей, закрывает тему откровенно украденных нескольких тысяч (в бригаде шесть человек, каждый из которых недосчитывается ежемесячно нескольких сотен). Удивляет, что эта наглая унизительная подачка всех устраивает. А больше всего удивляет, что, по сути, «мусорские» сигареты в качестве компенсации за молчание обворованный арестант получает из рук другого арестанта. И арестанта немало отсидевшего (три ходки, только по последней отсижено уже семь) и щепетильно считающего себя правильным и порядочным.
Кстати, лично меня первые несколько месяцев он виртуозно исключал от участия в этой процедуре. Один раз раздавал сигареты, когда меня вызвали для получения заказного письма, другой раз, когда я был на свидании, третий раз нашлась еще какая-то причина. А на этот раз Эдик сунул мне в руку пачку «Винстона» и, не смотря в глаза, пробормотал: «Вот Наркоман нас за хорошую работу подогрел…» Стоп, стоп, стоп…. Как это подогрел? С каждого из нас каждый раз почти по полтысячи срезают, а в компенсацию – эта пачка сигарет да зубчик шоколада? Все эти вопросы я и вывалил неофициальному бригадиру нашей ударной бригады. После этого у Эдика сразу нашлись срочные дела, и раздевалку, где состоялся этот разговор, он покинул. Мне же ничего не оставалось, кроме как вернуть злополучную пачку самому Наркоману. Полагалось бы все это, конечно, снабдить соответствующим комментарием, но, поймав взгляд этого человека, ничего не оставалось сделать, кроме как сказать себе: «Не стоит…». А реакция на случившееся с его стороны не заставила себя долго жать: чрез пару дней моя фамилия исчезла из списка арестантов, представленных к поощрениям. Была, стояла почти неделю, пока список собирал все необходимые подписи, а потом исчезла. Более того, тот же Наркоман накануне персонально уточнял у меня, в каком виде лучше материализовать это поощрение: в виде дополнительного долгосрочного свидания или в виде внеочередной двадцатикилограммовой посылки. Впрочем, теперь это уже не столь важно. Главное – поощрения я лишился за строптивость, за то, что сунул нос в святая святых – систему разворовывания наших денег. А «молчание ягнят» – позиция товарищей по бригаде – свидетельство их неверия, что в этой системе что-то можно изменить. Чуть позднее ко мне подошел Максим М., в давнем вольном прошлом мичман военно-морского флота, угодивший сюда за неосторожное бытовое убийство и уже отсидевший лет пять. Он попытался объясниться: «Ты в эту систему только въезжаешь, а я в ней уже давным-давно, ее не сломать, к ней приспосабливаться надо, та же лишняя пачка сигарет и то – хорошо, все лучше, чем вообще ничего. Вот ты выступил тут, а мы после этого и эти самые сигареты перестанем получать…». На мое возражение: «Сегодня вас за пачку сигарет грабят, а завтра бесплатно о вас ноги вытирать начнут», – он только пожал плечами. А ведь когда-то этот человек носил замечательную, почти офицерскую форму, которая по исторической сути своей не допускала ни нагнутой спины, ни сломленной воли.
Ознакомительная версия.
