больше людей, чем та могла вместить: Дэвид Боуи, Пол Янг, Артемий Троицкий, Дэйв Стюарт, журналисты французских изданий. Развалившийся в кресле Капитан гнал лютые телеги про открываемый им вскоре «Центр изучения проблем космоса». «Самая насущная проблема сейчас — это проблема оптического обмана и его искренность», — откровенничал он в интервью журналистке Paris Match.
Гребенщиков был настроен более хмуро и менее оптимистично. «За три года жизни на Западе я утратил способность думать, — исповедовался БГ газете Liberation, поправляя серьгу в левом ухе. — Сейчас я функционирую инстинктивно, как животное... Русского рока не существует. То, что происходит в России, слишком отличается от того, что происходит вокруг. Страна управляет чудесами, и наша музыка должна быть мистической и религиозной».
Оставшись в гримерке вдвоем, патриархи уничтожили все боеприпасы и задумались: «А что бы такое сегодня сыграть?» До выхода на сцену оставалось несколько минут. Они осторожно выглянули из-за кулис. Одетый в алый пиджак андрогин Боуи мастерски вилял джинсовыми бедрами и заставлял колыхаться в такт темное море людской толпы. Казалось, ничто не предвещало беды. В этой ситуации двум небожителям оставалось только исполнить что-нибудь из своей «обязательной программы». Не рисковать, дабы не рушить миф. Несмотря на то, что они оказались единственными из артистов, кто не явился на саундчек, это выглядело реальным. Но так только казалось.
Теоретически в репертуаре у Гребенщикова были англоязычные хиты с альбома Radio Silence, раскрученные в американском туре 1989 года, а Курёхин легко мог восстановить в памяти любые композиции «Аквариума», испохабить какой-нибудь кавер или исполнить ретро-романсы, которые они с БГ неоднократно играли в середине 1980-х. Другими словами, выбор у «русских артистов» все-таки был. Но они решили сделать по-своему, вопреки всякой логике: сымпровизировать и исполнить новые композиции, которые до этого не играли вместе. Это было ошибкой.
И, пока французские техники подключали белый Stratocaster Гребенщикова, Капитан сел за фортепиано и с самой обаятельной улыбкой на свете опустил руки на клавиатуру. Его пальцы летали слева направо и справа налево с нечеловеческой скоростью, извлекая неведомые миру сочетания нот. Со стороны казалось, что за быстротой курёхинских мыслей не успевает ни один зритель, и это было действительно так.
Вообще-то заниматься импровизацией после плотной и рок-н-ролльной Tin Machine Дэвида Боуи выглядело коммерческим самоубийством. Но Сергей Анатольевич находился в ином измерении. Скорее он напоминал не участника международного рок-фестиваля, а эльфа в цветастой рубашке, влюбленными глазами смотревшего на второго эльфа, стоявшего в центре сцены. В этот момент французские горе-техники, которые ползали в ногах у БГ, всё-таки втыкают в усилитель штекер от гитарного шнура. Рыжеватый и свежевыбритый Гребенщиков закуривает сигарету, подходит к микрофону и начинает толкать манифест от «артистов из России». «У Франции с Россией много общего, — говорит Борис Борисович на чистейшем английском языке. — Вы изобрели революцию, вы истребили королевскую семью. Потом мы сделали то же самое. Мы расплатились за это жизнями миллионов людей. Поэтому я хочу сказать: Fuck the revolution!»
Революция ответила русскому анархисту тем же. Ответила тут же. Поскольку прямо в эту секунду мониторы на сцене зафонили и вышли из повиновения, а из гитары БГ моментально исчез сигнал. Не замечая этого, лидер «Аквариума» на глазах у сотен тысяч зрителей попытался как ни в чем не бывало петь под атональный курёхинский аккомпанемент.
«В отличие от Tin Machine Гребенщиков и Капитан играли не под фонограмму, и звук был ужасным, — вспоминает присутствовавший на концерте журналист Алексей Ипатовцев. — Кроме того, было очевидно, что Курёхин не имел ни малейшего представления, что играть. Или просто не слышал ничего... Гребенщиков, казалось, постоянно забывал слова и думал о чем-то совершенно ином. В общем, если закрыть глаза, с трудом можно было поверить, что ты в Париже».
Это было очень странное выступление. Борис Борисович благостно запевает «Я ранен светлой стрелой...» И тут поперек мелодии, поперек вокала, куда-то не в тон, не в лад, совершенно дичайшим образом начинают перекрывать всё на свете курёхинские клавиши. Если задуматься, этот перфоманс ничем не отличался от их сумасшедшей алкогольной сессии 1985 года в Мариинском театре. Поскольку и там, и в Париже эти безумные соловьи друг друга абсолютно не слышали. Как говорят в таких случаях, «пилот промазал мимо неба».
В этом ужасающем режиме два капитана мужественно исполнили «Серебро Господа моего», «Псалом» и новую песню «Ангел», которая заканчивалась почти пророческой фразой «И каждый умрет той смертью, которую придумает сам». Это был по-своему уникальный хэппенинг — думаю, что подобных акций на высокобюджетных рок-фестивалях жители Европы ни разу не видели. И, наверное, это неудивительно. Ведь Россия — страна заповедного авангарда, и в тот вечер традиции обэриутов и «Бубнового валета» были подняты на какую-то новую и недосягаемую высоту.
«Наша цель была, как всегда, одна — показать на Западе загадочность русской души, — признавался БГ в интервью «Комсомольской правде». — Что мы и сделали».
В полном недоумении я позднее спрашивал у Бориса Борисовича: «Ну почему вы исполняли именно эти, неотрепетированные песни?» И он в ответ произнес: «Ну просто такое настроение было». И что тут скажешь?
«По окончании фестиваля мы еще долго сидели с Курёхиным и Гребенщиковым и смотрели трансляцию по телеканалу Antenne 2, — вспоминает Ипатовцев. — Здесь все было забавно. Перед самым выступлением «русских артистов» взорвался какой-то питающий кабель, и передача прервалась. При повторной трансляции из всего выступления оставили только речь БГ и пустили титры. Где-то после часа ночи подали лимузины и развезли всех по отелям».
Когда спустя пару недель крохотный фрагмент парижского концерта был показан в «Программе А», в памяти российских телезрителей остался лишь саркастически ухмыляющийся Курёхин и дотлевающая сигарета БГ, нелепо воткнутая им в гриф многострадальной гитары.
Вместо герменевтики нам нужна эротика искусства.
Сьюзен Сонтаг
После шухера в Париже Курёхин с Гребенщиковым решили, что им море по колено — что в общем-то соответствовало действительности. Теперь их буйные мысли обратились в сторону неизведанной формы рок-н-ролльного досуга под названием «Новогодняя елка». Выпивая на квартире у кинорежиссера Дмитрия Месхиева, патриархи решили возродить идею ассамблеи и сделать ее ежегодной.
«Это, конечно, была полная авантюра, — вспоминает Гребенщиков. — Курёхин внезапно заявил: «У меня есть люди, которые могут заплатить деньги. И всё, что мы захотим, они сделают». Первоначально мы обрадовались и решили пригласить в гости западных звезд — от Дэйва Стюарта и Анни Леннокс до Джорджа Харрисона и Рональда Рейгана. Но
