Вечером участники обычно собирались в кафе и показывали партии. На меня тогда произвели сильнейшее впечатление страсть, с которой Алехин вникал в каждую партию (даже чужую), и его радость, когда ему даже в анализе удавалось сделать красивый ход, комбинацию. Я был поражен и тем, что он, первый шахматист мира, считается с мнением вокруг сидящих простых смертных. Я чуть не упал в обморок, когда он вдруг спросил меня, новичка:
— Вы согласны с моим мнением?
В турнирном зале, на улицах курортники со всего света охотились за автографом чемпиона мира. Многие просили у Алехина не одну подпись, а 30–40 на открытках с видами Карловых Вар для своих знакомых.
Алехин терпел несколько дней, а затем объявил: «Больше никаких автографов!» Появился один весьма настойчивый американец. Алехин отказал ему. Тогда американец обратился в судейскую коллегию с заявлением, что он согласен уплатить 1000 крон за один автограф Алехина. Это заявление передали чемпиону мира.
— Ладно, подпишу, — сказал Алехин.
Деньги Алехин отдал турнирному комитету с предложением премировать ими того участника, который на следующий день первым выиграет партию. От участников это решение скрывалось. На другой день Тартаковер быстро победил Боголюбова. Велико было удивление Тартаковера, когда ему тут же, так сказать, не отходя от кассы, главный судья турнира вручил конверт с 1000 кронами! «Это приз Алехина». Любопытно, что победа Тартаковера (примерно в 12-м туре) была вообще первой его победой в турнире!»
В начале 1930 года, с 16 января по 5 февраля, на итальянском курорте Сан-Ремо состоялся интересный и очень сильный по составу участников турнир. Выступая в нем, Алехин сделал только две ничьи из 15 партий, выиграв все остальные. Его результат превзошел в процентном отношении рекорды Эм. Ласкера, показанные им на рубеже XIX и XX веков в Лондоне и Париже. Второй приз в Сан-Ремо получил Нимцович, отставший от Алехина на 3½ очка! Третьим был Рубинштейн — 10 очков, четвертым — Боголюбов — 9½ и т. д.
Рекордным оказалось выступление Александра Алехина и на Третьей Всемирной шахматной Олимпиаде, проведенной с 13 по 27 июля 1930 года в Гамбурге. Он возглавлял команду Франции, и каждая его партия становилась событием, привлекала внимание участников и зрителей. Девять партий с разными соперниками сыграл чемпион мира, и все девять встреч закончились его победой.
В апреле 1931 года в русской газете «Последние Новости», выходившей в Париже, появился анонс мастера Евгения Зноско-Боровского, ведущего там шахматный отдел: «Я счастлив возможности оповестить читателей нашей газеты о том, что с завтрашнего дня чемпион мира А. А. Алехин начнет свое регулярное сотрудничество в «Последних Новостях». И я горд той гордостью, которую испытывала, вероятно, администрация Русской Оперы, когда ей удалось привлечь к своим спектаклям Ф. И. Шаляпина».
С того времени Алехин довольно часто выступал в этой газете со статьями и комментариями к наиболее интересным партиям.
Удивительный рекорд был достигнут Алехиным в двухкруговом турнире на югославском курорте Бледе, проходившем с 23 августа по 28 сентября 1931 года. Он завоевал там первый приз, набрав 20½ очков из 26 с отрывом от второго призера Боголюбова на 5½ очков! Такого прежде никогда не бывало на международных состязаниях. Чемпион мира вновь не имел поражений, хотя зачастую играл в остром гамбитном стиле. Третий приз получил Нимцович, имевший 14 очков, а четвертый — седьмой призы разделили с 13½ очками Видмар, Каждан, Флор, Штольц.
Сенсацией турнира стал молниеносный разгром Нимцовича Алехиным, эффектно пожертвовавшим в дебюте две пешки. Нимцович был в изумлении; он принял жертву, а потом, отойдя от доски и покачивая головой, несколько раз повторил: «Он обращается с нами, как с желторотыми птенчиками». Позднейший анализ, однако, показал, что жертва Алехина была полностью оправдана.
По отзывам современников, Александр Алехин всегда доброжелательно относился к коллегам, не отказывал им в совете и материальной помощи.
Так, например, гроссмейстер Андрэ Лилиенталь в книге «Жизнь шахматам» писал: «У меня об Алехине впечатления самые наилучшие. Я у него часто бывал дома. Он устраивал своеобразные шахматные приемы. Независимо от того, какой шахматный ранг носил его гость, он охотно делился с ним дебютными анализами, исследовал различные позиции. Однажды в «Пале-Рояль» должен был быть интересный блиц-турнир. Я очень хотел играть, но по-прежнему мешали хронические финансовые затруднения. Узнав об этом, Алехин сделал за меня взнос. Конечно, на деньги чемпиона мира я чувствовал себя обязанным играть хорошо. Мне это удалось, и я занял первое место. Когда, получив приз, я хотел вернуть Алехину долг, он ответил: «Это успеется. Вернете, когда станете мастером».
О многом говорит отзыв австрийского гроссмейстера Эрнста Грюнфельда: «В личном отношении Алехин был очень симпатичным человеком, он пользовался всеобщей любовью, всегда был готов дать совет своим товарищам, не скупясь, делился своими знаниями и опытом. О нем не всегда писали только хорошее, но факт, что Алехин был отзывчивой, чуткой натурой».
Но настоящих друзей у Алехина в эмиграции все-таки не было. Возможно, потому что он имел довольно замкнутый характер, а, может, еще и потому, что был непримирим за шахматной доской. Когда он играл в турнире, дружественные отношения отступали на задний план и не смягчали жестких устремлений к победе.
«Непоколебимое внимание должно абсолютно изолировать игрока от внешнего мира», — говорил он о поведении шахматиста во время серьезной партии, и сам следовал этой установке. Несмотря на разницу в классе, Алехин не позволял себе ни на один момент расслабиться. Это свойство не только неутомимого бойца, но в еще большей степени подлинного художника всегда присутствовало в его партиях.
«…Игра с Алехиным требовала беспрерывного напряжения, — писал Г. Левенфиш. — Малейшее ослабление внимания — и Алехин поражал вас очередным тактическим ударом. Богатство его фантазии было поистине неисчерпаемым».
Вспомним крылатую фразу Алехина: «Комбинация — душа шахматной партии». Стратегия для него только подготовка к осуществлению комбинации. Но с возрастом дарование Алехина возмужало, уравновесилось. В период Сан-Ремо (1930) и Бледа (1931) он был уже полноценным стратегом, но фантазия его была по-прежнему неисчерпаемой.
Алехин в совершенстве владел искусством запутывания противника. На вопрос: «Как вам удается так быстро разделываться со своими противниками?» он с полным правом отвечал: «Я на каждом ходу заставляю их мыслить самостоятельно!»
Но здесь важно подчеркнуть, что Алехин при этом не нарушал требований позиции, и в этом было его принципиальное отличие от Ласкера.
