Ознакомительная версия.
Король Франции, похоже, доволен эти браком, а вот венецианцы крайне раздосадованы, поскольку враждебно относятся к Ферраре и предвидят, как отзовется на них союз д'Эсте-Борджиа. Реакция императора Максимилиана была еще более негативной; он пришел в ярость при мысли о родстве между семейством д'Эсте (вассалы империи в Реджио и Модене) и теми, кто, по его мнению, отвечал за уничтожение Сфорца. Начавшиеся интриги усугублялись всеобщими пересудами. Лукреция предостерегала стражу от распространения слухов и в конце первой недели сентября с завидным терпением ожидала посланников герцога Эрколе, направленных с заданием отрегулировать окончательные детали, связанные с приданым невесты.
Доверенные лица Эрколе, Джерардо Сарацени и Эттоле Беллингьери, были опытными юристами и адвокатами. Прибыв в Рим 15 декабря, они тут же поспешили в Санта-Мария-ин-Портико, где Лукреция встретила их «приветливыми и мудрыми словами», но после любезностей они сразу перешли к делу. Итак, вопрос с приданым должен быть улажен следующим образом: нужно издать буллу, определяющую вопросы, связанные с будущим потомством; ежегодная подать должна быть сокращена, и прежде всего должны быть переданы Ченто и Пьеве-ди-Ченто. Эти владения не могли быть отторгнуты от Болоньи без согласия архиепископа Джулиано делла Ровере. Архиепископ, хотя это и шло вразрез с его желанием, все-таки дал свое согласие, но в данный момент находился где-то между Миланом и Францией, и, следовательно, связаться с ним было практически невозможно. Решение многих процедурных вопросов явно затягивалось; совещающиеся стороны погрязли в обсуждении деталей.
Каждый день представители Феррары наблюдали, как Лукреция в сопровождении блестящего эскорта из придворных дам, епископов, кардиналов и послов наносит визит понтифику и, усаживаясь ступенькой ниже у его трона, предъявляет для рассмотрения брачный контракт. Кроме того, во время частных бесед в Санта-Мария-ин-Портико Лукреция поразила Сарацени и Беллингьери своей мягкостью и добротой. Мадонна задавала все время один и тот же вопрос: когда герцог приедет за ней и заберет в Феррару?
Представители герцога объяснили, что все зависит от того, насколько быстро выполнит папа свои обещания. Они дали понять, что в ее же интересах уладить все еще до прибытия в Феррару, дабы избежать неприятных эксцессов. Герцог Эрколе, выдвигая свои требования, похоже, совершенно потерял чувство меры, считая, что должен получить сполна в обмен на то, что Лукреция окажется под «его защитой». Столкнувшись с непомерными требованиями семейства д'Эсте, папа время от времени отступал перед этим «купцом», как он его называл, но все же в итоге сдавался. Понтифику доставляло удовольствие выспрашивать у Сарацени и Беллингьери об Альфонсо: выше ли он ростом, чем герцог Валентинуа, красив ли, хорошо ли сложен, любит ли оружие? Приличия и достоинство не позволяли Лукреции задавать вопросы о женихе, но, несмотря на общепринятые взгляды, которые разделяет и Грегоровий, она, как сообщает нам Сарацени, поддерживала переписку с Альфонсо. По общему признанию, они обменивались исключительно деловыми письмами, но сам факт существования переписки означал, что Лукреция имела еще одну возможность подвергнуться оскорблениям.
Тем временем Альфонсо д'Эсте занимался приготовлениями к свадьбе, на которую не жалели денег. Обсуждались женские наряды, в особенности наряд невесты. Те, кто видел Лукрецию, описывали ее как одну из самых обаятельных женщин, к тому же богатую и щедрую. «Ей-богу, это истинная правда!» – подтверждали придворные. Женщины обменивались информацией о внешнем виде и манерах новой герцогини. Было известно, что она не завивает волосы, давая им свободно спускаться по плечам, что в одежде придерживается молодежного стиля, что можно увидеть на фреске Пинтуриккьо в Ватикане и на медали, названной «Аморино Бендато», отчеканенной в Ферраре. Лукреция держится изящно, с достоинством и, согласно чьей-то записи, «она столь грациозна, что когда прогуливается, то практически не видно, чтобы она прилагала для этого какие-то усилия».
Предполагаемый маршрут Лукреции тщательно изучен, подготовлен поименный список сопровождающей ее свиты. В списке значились около двадцати молодых женщин и девушек, среди которых была и Адриана Мила, слуги (по большей части испанцы), мажордом, секретарь, два капеллана, a maitre-d'hotel, придворная дама, ведающая гардеробом, портные, повара, кузнец, шорник, интендант, чтец, десять грумов, десять пажей и пятьдесят погонщиков. Кроме того, представители аристократии: семейств Колонна, дель Буфало, Палуцци, Маззини и Франджипане. Список заканчивался тремя епископами и одним кардиналом – Франческо Борджиа. Чезаре Борджиа включил сверх того двести синьоров, которые должны были прибыть в Феррару в связи с ожидаемым приездом его жены в Италию. Двадцать горнистов и четыре испанских клоуна придавали особый колорит этой кавалькаде.
Со своей стороны представительство Феррары планировалось с не меньшим размахом, Сарацени и Беллингьери заранее предсказывали тех, чьи имена, как ожидалось, войдут в список приглашенных. И хотя вмешательство императора Максимилиана казалось простым блефом, однако вызвало волнение в сердце Феррары, решившей отложить все до Рождества. Лукреция пыталась понять причины задержки, глядя в глаза посланцев из Феррары, а между тем заняла, возможно, единственно правильную позицию и скрывала свое постоянно растущее желание ускользнуть из Рима. Однажды в присутствии монсеньора Сабино она заявила Сарацени, что если не выйдет замуж за Альфонсо д'Эсте, то больше не согласится ни на какие разговоры о свадьбе, полностью изменит свою жизнь и отправится в монастырь. Лукреция обратилась к монсеньору, чтобы он засвидетельствовал ее намерения.
В то время Лукрецию волновала судьба маленького сына Родриго де Бисельи, поскольку было совершенно очевидно, что его не ждут в Ферраре. История объясняет, как, для того чтобы поднять этот животрепещущий вопрос, мадонна Лукреция умудрилась организовать встречу Сарацени с ребенком в собственных апартаментах. В итоге она поставила жесткие условия Сарацени: ребенок останется дома, будет получать ежегодный доход в 15 тысяч дукатов и находиться на попечении дяди Франческо Борджиа. В булле, датированной 17 сентября 1501 года, папа подтвердил передачу Сермонеты, прилегающих к ней земель и окрестных замков Родриго де Бисельи. В той же булле владения Лукреции вблизи Чивита-Кастеддана и в римской Кастелли передаются другому ребенку Борджиа, хорошо известному римскому инфанту.
Этот ребенок, начиная с совпадений в связи с датой рождения, представляет собой серьезные проблемы для историков. Когда 1 сентября 1501 года в Бельфьоре шло подписание брачного контракта Лукреции, папа опубликовал две буллы. В первой он объявил трехлетнего ребенка Джованни Борджиа законным сыном герцога Валентинуа и «некоей незамужней» женщины. Во второй, следуя процедуре, которой он воспользовался при назначении Чезаре кардиналом, понтифик признал отцовство за собой, мать при этом осталась прежней. Александр VI заявил, что его цель в том, чтобы устранить препятствия на пути наследования собственности, по праву принадлежащей ребенку. Эти уловки абсолютно непонятны, если за ними не скрывается что-то еще. «Каноническое право, – пишет Грегоровий, – запрещает папе признавать сына». Но Пастор, обратившийся к источникам и получивший консультации канонистов в Ватикане, оспаривает это мнение и заявляет, что такого закона не существовало. В чем же дело? Сохранял ли таким образом папа, по крайней мере формально, собственное достоинство? Вторая булла оставалась тайной, как минимум, до 1508 года, когда инфант был признан сыном Чезаре. Впоследствии, в 1517 году, он был официально признан сыном папы и младшим братом Лукреции.
Ознакомительная версия.
