дел, вместо того чтобы предложить переговоры, неожиданно потребовал безоговорочной капитуляции, он лишь придал новые силы немецкой воле к сопротивлению.
* * *
В течение последующих недель две новых темы – Юго-Восточная Европа и Испания – возникли в беседах, которые я переводил в Берхтесгадене, Вене и Риме. С тех пор они стали играть важную роль в моей работе.
Отношения между Венгрией и Румынией с каждым месяцем становились все более напряженными, пока, наконец, не вмешался Гитлер, желавший во что бы то ни стало избежать осложнений в Юго-Восточной Европе. Он собрал Чиано и Риббентропа в Оберзальцберге 28 августа и дал им указание уладить разногласия между этими двумя странами в качестве третейских судей.
Мне было особенно интересно узнать, почему Гитлер так хочет избежать конфликта между Венгрией и Румынией. «Я любой ценой должен обеспечить поставки нефти из Румынии, чтобы вести войну», – сказал он Чиано.
«Только плохая погода помешала нам выступить со всей мощью против Британских островов, – заметил он по этому случаю. – Нам нужно по крайней мере две недели хорошей летной погоды, чтобы вывести из строя британский военно-морской флот и открыть путь для высадки на сушу».
30 августа я снова сидел в Золотой комнате – небольшой круглой комнате в замке Бельведер в Вене, – где, как решили Чиано и Риббентроп, должен был состояться арбитражный суд по делу между Венгрией и Румынией. Как и прежде, речь шла о проведении новой пограничной линии. Новая граница между Румынией и Венгрией разделила этнографически сложную румынскую Трансильванию, так как половина этой территории возвращалась Венгрии, которая владела ею перед первой мировой войной. Это было такое же проблематичное урегулирование, как и толстая карандашная линия, проведенная год тому назад между Венгрией и Чехословакией.
Восемь человек за круглым столом внимательно слушали, как я зачитывал решение суда. Справа от меня сидел Риббентроп, рядом с ним Чиано, а за ним министр Витетти; слева румынский министр иностранных дел Манойлеску и министр Валер Поп; напротив – венгерский премьер-министр Телеки и его министр иностранных дел граф Чаки. Когда я развернул на столе карту Трансильвании с новой границей, отмеченной на ней, министр иностранных дел Румынии лишился чувств при взгляде на нее. Новая граница потребовала от него первой жертвы – и не последней.
«С сегодняшнего дня Германия и Италия обязуются гарантировать целостность и неприкосновенность румынской территории», – прочел я, когда мой сосед, благодаря медицинской помощи, пришел в себя. Это была гарантия, на которую так сердито реагировал Молотов в Берлине несколько месяцев спустя.
На следующий день Чиано и Риббентроп отправились на охоту.
* * *
Вопрос об Испании обсуждался Муссолини и Риббентропом три недели спустя, 10 и 20 сентября, в Палаццо Венеция в Риме. Немецкий министр иностранных дел высказал точку зрения, что они могут рассчитывать совершенно определенно на вступление Испании в войну в ближайшее время. Он так же преувеличивал, как и в своих заявлениях о том, что высадка в Англии неминуема и может быть осуществлена очень легко. «Одной дивизии достаточно, чтобы рухнула вся система британской обороны», – сказал он Муссолини, который поглядывал на него с недоверием и насмешкой. Это было типично риббентроповское замечание. Мне приходилось переводить сотни таких высказываний, и со временем создавалось впечатление, что слушатели больше не принимают его всерьез.
23 сентября мы вернулись в Берлин, где на следующее утро испанский вопрос предстал в виде Серрано Суньера, деверя Франко. Тогда он занимал пост министра внутренних дел, а месяц спустя стал министром иностранных дел. В ходе разговора с ним стало совершенно ясно, что замечание Риббентропа в Риме явно не имело под собой оснований. Германия, разумеется, хотела сильнее привязать Испанию к «Оси»; я знаю также, что существовал план захвата Гибралтарского пролива, если бы испанцы дали разрешение на проход немецких войск по своей территории. Во время берлинских встреч на все это делались лишь косвенные намеки, даже когда 25 сентября Суньера принял сам Гитлер.
Рамон Серрано Суньер (12 сентября 1901, Картахена – 1 сентября 2003, Мадрид) – испанский политический деятель, адвокат
Я до сих пор ясно вижу еще одну запоминающуюся сцену в кабинете Риббентропа. У окна, которое выходит в старый парк за Вильгельмштрассе, висит карта французских колониальных владений в Африке. Суньер и Риббентроп стоят перед ней. «Не церемоньтесь!» – такова на самом деле суть громких слов Риббентропа. И испанец не стал церемониться. Он пожелал взять порт Оран; он хотел все Марокко и большие участки Сахары, и ему понадобилась французская Западная Африка, чтобы «округлить» испанскую западноафриканскую колонию Рио де Оро. Риббентроп охотно продавал товар, который ему не принадлежал; очевидно, союз с Испанией стоил самой высокой цены.
Интересно, что накануне Франко заявил, что Черчилль с той же целью предлагал ему французские территории в Северной Африке. Отвечая на вопрос, заданный в Палате общин мистером Стоксом 22 июня 1949 года, мистер Иден ответил, что может заявить в самой категорической форме, что такие гарантии не давались.
В беседе с Суньером Риббентроп, со своей стороны, ограничился некоторыми экономическими запросами относительно Марокко и попросил предоставить Германии базу для подводных лодок в Рио де Оро и на острове Фернандо По напротив Камеруна. Однако в ответ на великодушие Риббентропа испанец проявил скупость, при вопросе о Марокко Суньер задумался. Никоим образом не связывая себя обязательствами, он дал понять, что базы в Рио де Оро можно и уступить, но окончательно отклонил просьбу насчет Фернандо По «по историческим причинам» и «из-за испанского общественного мнения».
Это внесло первые признаки охлаждения в горячую дружбу между Франко и Гитлером. Настоящее изменение произошло в октябре на солнечном юге, когда два диктатора встретились, чтобы обсудить вопросы о франко-испанской границе, и не смогли прийти к соглашению. Из записи в дневнике Чиано от 1 октября 1940 года мы знаем, что Суньер «усиленно» жаловался ему на бестактность, с которой немцы отнеслись к Испании. Гитлер и Муссолини, со своей стороны, характеризовали Суньера как «изворотливого иезуита». Горячей дружбы, которая, как считалось, всегда существовала между испанским и немецким народами, здесь не было и в помине.
* * *
«Япония признает и уважает лидерство Германии и Италии в создании нового порядка в Европе», – гласила статья I Пакта трех держав между Германией, Италией и Японией, который я зачитал 27 сентября. Приемная новой рейхсканцелярии была оформлена будто для съемок музыкальной комедии о подписании договора представителями трех стран: Риббентропом, Чиано и японским послом Курусу. «Германия и Италия признают и уважают
