Милорад Павич - Биография Белграда

Благодаря таким выводам мы можем сделать еще несколько шагов по нашему полному предположений пути.

Теперь мы можем задаться вопросом: кем бы стал святой Савва, не подчини он свое писательское призвание общим интересам, интересам отца и его братства киновитов? Он мог избрать тяжелый путь и не согласиться поставить талант на службу нуждам монахов-киновитов, которые занимались литературой по долгу, как своей официальной профессией. И в числе этих монахов был и его собственный отец, Неманя, тоже писатель. В таком случае, выбрав путь неповиновения, святой Савва проявил бы эдипов комплекс. Он этого не сделал. Но были такие, кто поступал именно так. Тут мы подходим к вопросу о Шекспире. Надо сказать, что Шекспир очень хорошо вписывается во все особенности, характерные для поколений, названных нами идиоритмиками, или одиночками. Хотя ему и приходилось время от времени – оказывая услуги – хвалить крепко спаянное в братство поколение киновитов, он смог, несмотря ни на что, сохранить собственную литературную самобытность. Шекспир – по моему впечатлению – представляет собой чрезвычайно редкий случай писателя, не захотевшего подчинить свое творчество литературному давлению объединенных в братство старших современников-киновитов. Это как раз один из тех редких случаев, когда монах выбирает ценности другого монашеского ордена, но соглашается на вассальное положение, которое влечет за собой такой выбор, и, заплатив исключительно высокую цену, реализует свое призвание, невзирая на обстоятельства и не соглашаясь подчинить свою дисциплину или призвание ценностям, которые культивируются в кругу тех, кто считает себя вправе воспринимать и развивать эти ценности в качестве собственности.

Когда речь идет о Шекспире, ясно, что современники сделали все для того, чтобы предать его забвению. В заключение можно было бы еще сказать, что литература, безусловно, была первым призванием Шекспира, но не была и не могла быть первым призванием его поколения одиночек, идиоритмиков. Именно в этом смысле можно толковать и понимать сонеты Шекспира. Что же касается киновитов эпохи Шекспира, то они так и не простили ему, что он смог стать первым среди писателей и поэтов, не принадлежа к их братству, для которого литература была привилегией. Он должен был бы стать одним из них. Одним из членов братства. А не оставаться одиночкой. Но, кроме этого, Шекспир вошел и в еще одну область, бывшую привилегией лишь мощных братств. Он вошел в театр, да так и остался в нем по сей день. И за это ему пришлось заплатить киновитам. Потому что сама природа одиночек не позволяет им иметь друг с другом много общего; становясь писателями, они не читают друг друга и обращаются исключительно к будущим поколениям, пишут во имя Сына, а не во имя Отца и не во имя Святого Духа своего братства. Между тем писать во имя Сына – отнюдь не гарантия ни скорого понимания, ни быстрого признания, этого вообще может не произойти. Обычно между двумя поколениями киновитов находится одно поколение идиоритмиков – одиночек, испытывающих давление как со стороны братства своих отцов, так и со стороны собственных детей. Итак, следует иметь в виду, что и в отношениях с сыновьями существует та же проблема, с которой писатель сталкивается в отношениях с отцами. Для писателя вовсе не безразлично, предшествовало ли ему поколение слабых сыновей (идиоритмиков), какое было перед победителями во Второй мировой войне (именно они-то в значительной степени и сделали его «слабым» поколением одиночек), или поколение сильных, крепко спаянных сыновей, какое было, например, перед нами, родившимися около 1930 года и оказавшимися слишком молодыми для войны и слишком старыми для 1968 года, который был делом рук наших сыновей. Победители во Второй мировой войне произвели пару поколений нас, идиоритмиков, слабых сыновей, и они держали нас в покорности до тех пор, пока мы не оказались совершенно определенно вытесненными со сцены новым поколением киновитов, «святым братством» 1968 года. В Германии же, Японии, Италии война и поражение в ней вывели на сцену одно-два поколения сильных сыновей, которые смогли объединиться в братства и – без помех со стороны отцов, проигравших войну, – создать германское, японское и итальянское экономическое чудо. Все они были на одно поколение моложе тех, кто руководил странами, победившими во Второй мировой войне.

Литература, так же, разумеется, как и все остальное, не могла остаться не затронутой этими обстоятельствами, и одиночки, которые выбрали для себя писательское будущее, были вынуждены выпрашивать или же завоевывать у сильных отцов и сильных сыновей право на жизнь. И тут уже история, конечно, просто повторялась.

Возможно, самые интересные случаи встречаются тогда, когда в один и тот же период сосуществуют сильный отец, киновит, крупная, значительная фигура, политик и военный, как, например, Толстой или Гёте, а в предыдущем или следующем поколении, в поколении слабых отцов или слабых сыновей, то есть идиоритмиков, какой-нибудь великий писатель, ставший таким вопреки тому, что его ордену не соответствовало lege artis (писательское призвание), как это было с Достоевским или Гёльдерлином. По аналогии с такими парами нужно было бы искать и «сильную» киновитскую пару Шекспиру, какого-то писателя, которого характеризовало бы (неосуществленное) патерналистское отношение к Шекспиру и которому не удалось навязать ему свою литературную волю, как это не получилось у Толстого по отношению к Достоевскому или у Гёте по отношению к Гёльдерлину.

Возможно, именно в появлении подобных пар и реализуется закон герметической мысли у евреев, который требует, чтобы при каждом посвящении в любую из высших тайн в нем участвовало не одно, а два лица.

Читатель с полным правом может задать вопрос: почему этот раздел не отражен в названии нашей работы? Ответ очень прост: несмотря на то что вся Святая гора посвящена Богородице Троеручице, монахи, живущие там, не могли ввести женщину в рамки своего распределения профессий и смен поколений по той простой причине, что женщинам присутствовать на Афоне не разрешено. С другой стороны, и у меня самого нет ответа на этот вопрос, оставшийся открытым на Святой горе. Рассмотреть роль женщины в смене поколений, в делах киновитов и идиоритмиков очень трудно. В каком ритме развивается жизнь женщины, к сожалению все еще пребывающей в тени стремлений и интересов мужчины? Мне кажется, по отношению к женщинам вряд ли применимо разделение, характерное для монахов, хотя многие из читательниц «Пейзажа, нарисованного чаем» говорили, что чувствуют себя одиночками, и мне ни разу не довелось услышать от женщины, что она воспринимает себя как частицу братства киновитов. Распятые или между сильными отцами и слабыми сыновьями, или – в каком-то другом поколении – между сильными сыновьями и слабыми отцами, они всегда были вынуждены заботиться о «слабой части» своей семьи (это, правда, не значит, что они всегда становились на ее сторону).