Майор остановился перед узкой дверью с тяжелыми засовами.
— Вот здесь он содержался.
Рывком распахнул дверь и мягко подтолкнул следопыта вперед.
— Прошу!
Камера-одиночка была сравнительно большая. Два метра на два. Железная койка. Столик. Табуретка. Деревянная полочка. Параша.
Аргон будто понимал и чувствовал, зачем его сюда привели, сел и, подняв голову, заглядывал в глаза следопыту, ждал знака или команды. Запах дезинфекции уже его не беспокоил. Освоился.
Смолин стоял у двери и медленно переводил взгляд с предмета на предмет. Его внимание привлекла размашистая, свежая надпись на стене: «Спасибо за гостеприимство. Бурый».
— Это что такое, товарищ майор?
— Намалевал перед уходом. Торопился, гад, а нашел время для художества. Кровью, между прочим, расписался. Наверно, руку поранил, когда решетку распиливал. Такого типа проморгали! Бурый! Это ж матерый бандеровец. Атаман!
Он тяжело опустился на табурет, вытер мокрое лицо, расстегнул крючок воротника кителя.
— Давай, старшина, ищи!
— Сколько лет этому Бурому? — спросил Смолин.
— Неполных тридцать. Двадцать восемь, три месяца и двенадцать дней.
— Какой он из себя?
— Есть фотография. Показать?
— Не надо. Расскажите, как выглядит.
— Высокий. Морда просит кирпича. На ногах стоит крепко. Ни от кого не отводит своих бесстыжих глаз. Все время нахально ухмыляется… А зачем тебе портрет, старшина? Разве собака будет искать его не по запаху?
Смолин улыбнулся:
— Моя собака капризная. Отказывается искать, если не знает, как выглядит враг.
Майор тоже пошутил:
— Ясное дело. Твоя собака не собачьей породы. Кстати, как тебя зовут?
— Александр Николаевич.
— Ну вот, Саша, рисую дальше его портрет. На горле рваный шрам. Видно, ножом какой-нибудь кореш полоснул. Фамилия его…
— Такие подробности лишние. В какое время он убежал?
— Пока еще неизвестно. Расследуем.
— После двенадцати?
— Да. Между двумя и тремя полуночи.
— А трамваи и автобусы у вас ходят до двенадцати?
— Да.
— Вот и хорошо! Для нас с вами хорошо, товарищ майор. В два часа ночи беглец не мог воспользоваться городским транспортом. Пешком пробирался через центр.
Майор снова удивился:
— Почему ты думаешь, что он пошел в город? Центр от нас далеко, а лес, поле и большая дорога рядом.
— Если сбежавший умный, ловкий, смелый, то он обязательно пошел в город. Это надежнее. На улице собаке труднее найти следы, чем в лесу или в поле. Бурый это знает.
— Он мог и на попутной машине добраться куда ему надо.
— Нет, товарищ майор, Бурый на случай не полагается. Откуда он родом? Мать и отец живы? Сестры? Братья?
— Смотри, какой дотошный! Ты кто, Саша? Следопыт или Шерлок Холмс?
— Я пограничник, товарищ майор.
— Зачем же тебе, пограничнику, расследованием заниматься? Бери след — и баста!
— Успеется! Мы с Аргоном идем по следу врага не с закрытыми глазами. Приглядываемся. Вспоминаем. Сравниваем. Рассчитываем. Соображаем, что к чему и куда. Как вы думаете, у него есть в городе друзья, родственники?
Майор умоляющими глазами посмотрел на следопыта и, прижав к груди руки, попросил:
— Саша, ради бога, приступай к работе, пока след не выдохся. Понимаешь, земля подо мной горит. Я чувствую себя таким виноватым, что сам готов в одиночку сесть вместо этого подлеца.
— А я, товарищ майор, давно уже работаю. Зря беспокоитесь. Все будет в порядке.
Смолин не шутил. Он действительно работал. Разговаривая с майором, узнавал характер нарушителя. Бегло осматривая камеру, старался угадать действия Бурого и, стало быть, путь его бегства.
У Смолина было богатое воображение. Не стал бы он знаменитым следопытом, если бы не умел думать за тех, кого разыскивал и задерживал. Стоя сейчас на пороге камеры, он ясно видел, как здоровенный, рукастый парень, лежа на покатой амбразуре окна, окровавленной рукой расправлялся с решеткой. Узкая, особой крепости стальная пилочка была обернута на конце тряпкой. Для того чтобы металл не скрежетал и быстрее поддавался, арестант время от времени смачивал его каплями своей крови. Где он пилу взял? Как раздобыл? Была при нем? Как же ее не обнаружили при обыске? Впрочем, это уже лишние вопросы, Надо кое-что и следователю оставить.
Подошел с Аргоном к неубранной кровати, взял фуфайку, лежащую поверх одеяла, бросил на пол.
— Нюхай! След!
Аргон мгновенно взял и, подбежав к амбразуре, приготовился к прыжку. Но Смолин задержал ее. Собака жалобно заскулила.
— Хорошо, псина, хорошо.
Смолин гладил собаку и направлял в коридор. Она слегка упиралась, не хотела уходить со следа. Но рефлекс повиновения был сильнее.
Во дворе Смолин подвел собаку к подножию выломанного окна и еще раз скомандовал:
— Нюхай! След!
Аргон выдохнул и вдохнул мощную струю воздуха. Смолин так привык к этому главному действию своего друга, что, как ему показалось, увидел крошечные цветные теплые молекулы запаха, несущиеся в центре прозрачного прохладного потока.
В русском языке есть прекрасное слово «примстилось». Вот оно, пожалуй, способно передать душевное состояние Смолина.
Аргон вывел следопыта на небольшой, сильно вытоптанный и захламленный пустырь, примыкавший к старому замку. Собака дважды обежала кучу мусора. Постояла секунды две и потащила к городу. Здесь беглец отлеживался, намечал дальнейший маршрут.
Аргон ускорял и ускорял бег — ясное свидетельство, что след верен. Во всю мощь бежал и Смолин. И малоподвижный майор оказался весьма выносливым: его тяжелое дыхание и топот, к своему удивлению, Смолин все время слышал за своей спиной.
Беда научит бегать и хромых.
Выскочили на конечную трамвайную остановку. Заглянули под навес. Прошли мимо окошечка диспетчера. Пересекли трамвайный путь. И попали в узкую улочку, застроенную индивидуальными домиками с садиками и огородиками. Три двора Аргон не удостоил внимания. Перед четвертым остановился и, после короткого колебания, круто свернул вправо, шмыгнул в дыру забора.
Пробежав на всю длину поводка, понюхав дерево и валяющиеся на земле яблоки, он вернулся на улицу.
Майор вытер мокрое от пота лицо, сказал:
— Ясное дело. Решил полакомиться райским плодом. Ну и Бурый!
Аргон тянул вперед, и Смолин дал ему волю. Из проулка попали на широкую, заасфальтированную, с трамвайными рельсами, тротуарами и знаками автобусных остановок улицу. Сейчас она безлюдна. Но кто знает, сколько по ней с двух часов ночи прошло людей и проехало машин. Десять человек могут затоптать след беглеца. Машина может умчать его туда, куда бессильна проникнуть любая розыскная собака.
