Ознакомительная версия.
Мои родители хотели, чтобы я играл на пианино, но мы рассудили, что пианино не потянем. Тогда купили балалайку. Я начал на ней играть. Учился у трех дедов разным мелодиям. Потом, видя мои успехи в игре на балалайке, мне купили гитару. Организовали оркестр. Выступали с концертными номерами в клубе, но на танцы не оставались, потому что будет выпившая молодежь. Много занимался спортом.
Три года мы прожили в деревне, а в 1937 году перебрались в город. В городе деревенские увлечения хоккеем и футболом не пропали даром. Я пошел играть в местный клуб «Крылья Советов» и вскоре стал капитаном футбольной команды. Кроме того, я занимался в хореографической студии. Танцевал трепак, «яблочко». Жили мы не плохо. Мясо покупали на рынке. У меня был велосипед, приемник, который мы сдали в начале войны. За свою активность я был награжден поездкой в Артек в 1938 году. Там же я сдал нормативы ГТО.
Коснулись ли моей семьи репрессии? Нет, но то, что творилось вокруг, я видел. Все были насторожены. Все время шли разговоры, что ночью кого-то забрали. Правда, ни у меня, ни у моих друзей не было ощущения давления со стороны государства. Мы очень активно участвовали в общественной жизни: создали в школе струнный оркестр, на праздники ставили танцевальные номера, проводили велосипедные поездки на 200 километров, занимались в кружках. В 1939 году попытался поступить в аэроклуб, но не прошел по росту.
Когда немцы напали на Польшу, пошли разговоры о том, что скоро будет война.
Мы уже немного представляли, что это такое, поскольку у нас были встречи с ветеранами боев на Хасане, Халхин-Голе, с теми, кто побывал в Испании. В Саратове было несколько госпиталей, где лечились раненые. Поговорив с ребятами, пришли к выводу, что надо идти в училище, не дожидаясь окончания десятого класса. Тем более что военное дело мы уже знали — изучали в школе винтовку, гранаты, уставы. Саратов — город танкистов. Перед войной в нем было два танковых училища, во время войны — три, а сейчас ни одного… В начале 1940 года во 2-е Саратовское танковое училище был досрочный набор, поскольку несколько рот курсантов ушли на Финскую.
Сдали экзамены, прошли мандатную комиссию, приходим на медицинскую — все ребята рослые, солидные. Я, как самый малорослый, иду последним. «Сколько вам лет?» — «Скоро 18». — «Вы очень хорошо сдали экзамены, все на „отлично“, но танкист — такая нагрузка. Знаете, сколько весит винтовка?» — «Я же охотник с 12 лет. Сдал ГТО первой ступени. Да еще капитан команды. Вон вчера ваших в хоккей придавили. Занимаюсь балетом». — «Что еще умеешь?» — «Принимайте, а там разберемся, что я умею». И меня приняли условно под ответственность врача первого ранга Тарачкова.
15 февраля 1940 года я подошел к маме и сказал: «Я иду на проводы». — «Какие проводы?» — «Я поступил в танковое училище. Уже сдал экзамены. Приду поздно, вы ложитесь спать». Вернулся последним трамваем в три часа ночи. Конечно, они не спали. Стали меня отговаривать: «Ты же хотел в Бауманский институт». — «Мама, война будет». Короче говоря, на следующий день я уже был курсантом — стал казенным человеком.
В училище брали с семилетним образованием, поэтому мы, семь одноклассников, практически закончившие десятилетку, на фоне остальных выглядели почти профессорами. Какова судьба моих одноклассников? Сергея Чернова сразу отчислили по зрению. У него было плохо с правым глазом. После окончания училища летом 1941 года Гена Чепотуркин и Валя Петров поехали получать танки. Гена попал в московскую операцию и погиб. Валя Петров сражался в Крыму — погиб. Боря Фролкин воевал на юге, дошел до Румынии и пропал без вести. Коля Беленовский остался в училище, был преподавателем. А потом занимался приемкой танков, поступавших из Ирана по ленд-лизу. Володя Пугачев стал командиром взвода, потом преподавателем топографии в училище. Женился, у него сразу двое детей родилось. Всю войну так и оставался в училище.
Так вот, 16 февраля была баня. Нас подстригли, одели в б/у, и мы пришли в расположение взвода. Кто-то командует, кричит. Для нас это странно, мы-то еще школяры, не обвыклись, стоим как прибитые. Пошли пообщаться с другими. Двухъярусные кровати. Один парень точит об кровать коньки. А буквально за неделю до этого мы на хоккейной площадке случайно встретились с тренировавшейся командой этого училища. Ну и воткнули мы им! В училище пришло четыре хоккеиста из нашей команды. Буквально на следующий день поверка: «Курсанты Шипов, Петров, выйти из строя. К комиссару, шагом марш». Мы приходим: «Вы будете играть в ближайшее воскресенье за сборную училища. В субботу последним трамваем едете домой, переодеваетесь в гражданское. В воскресенье приходите в ДК. Играете там. А потом также в гражданском уходите и в форме последним трамваем приезжаете в училище. Боже упаси, чтобы вы патрулям попались». Так я начал играть за училище. Кроме того, участвовал в самодеятельности, поставил несколько танцевальных номеров… Естественно, это все шло помимо основной нагрузки — учебы.
Когда мы поступали, обучение еще было двухгодичным. Но буквально через месяц — отпуска долой. Программу поменяли — французский язык долой, теоретическую механику долой, общие сведения по электричеству долой, физику долой — оставили пять-шесть дисциплин: тактику, топографию, курс боевых машин, вождение, огневую подготовку всех видов. Вот это назвали «сокращенная программа». Нам отвели полтора года на ее освоение. Учили матчасть тяжелых танков Т-28, знакомились с Т-35. Т-28 мне нравился — уютная, хорошо управляемая машина. Но дай бог, чтобы час занятий на нем набрался. В основном практику вождения и стрельбы нарабатывали на Т-26 и БТ. Когда уже нас одели в командирскую форму, пошли дополнительные занятия по танку Т-34. Их, накрытых брезентом и под охраной, стояло три штуки.
Очень серьезные были физические нагрузки. Перед ужином 10 километров на лыжах, а в воскресенье 20 километров с полной выкладкой — вещмешок, противогаз, лопатка. Увеличилось количество стрельб. В 1941 году напряженность, конечно, нарастала, но вместе с тем у нас продолжались соревнования по футболу. Я стал капитаном училищной команды. В мае мы выиграли первенство среди училищ, обыграв в финале летчиков из Энгельса. После этого на базе нашего училища решено было сформировать гарнизонную команду. Мы уже стали тренироваться, готовиться к первенству Приволжского военного округа. Но… настало воскресенье 22 июня. Надо сказать, что в начале июня нас выпустили лейтенантами и 15 июня я принял взвод. У меня еще кубиков не было. Только 5 августа пришел приказ о присвоении звания… Когда я стал командиром, мне папа подарил часы.
Так вот, в субботу я поехал домой к родителям. Они снимали дачу на окраине города. Утром спал. Поднялся, хорошо покушал, оделся в форму. Около полудня решил поехать к ребятам. Сел на трамвай. Кто-то из пассажиров меня спрашивает: «Товарищ военный, что вы думаете по поводу начала войны?» — «Перестаньте вести такие разговоры. У нас договор с немцами!» — «Как?! Вы не знаете?! Немцы напали на нашу страну!» Я быстрее на выход и сошел с трамвая. Бегом в училище. Все ребята-футболисты разъехались по своим училищам. Объявили тревогу, раздали шинели, оружие. Часов до одиннадцати вечера просидели в казарме. Потом отбой. Разговор шел примерно в таком ключе: «Вот суки, дорвались! Сейчас мы вам покажем!» Перешли на казарменное положение. Начали рыть щели, усилили охрану, караульную службу. Хотелось ли на фронт? Мы не задумывались. В армии учат выполнять приказы — где приказано, там и будем. Других мнений не было. Я лично хотел попасть на фронт, но не любой ценой…
Ознакомительная версия.
