счастливы, сэр. Должно быть, сам Бог послал вас ко мне в час моей нужды!
Только спокойная улыбка Мастера выдавала, что он знал о ее затруднении. Ни единым словом не объяснил он свой поступок. Покупки, как и предполагал Деби, впоследствии не принесли никакой практической пользы.
Сначала мне казалось немного неловко жить с Мастером, который, как я вскоре обнаружил, знал мои сокровенные мысли и чувства. Пространство не представляло никакого препятствия для его телепатического прозрения. Где бы ни случилось оказаться его ученику, Мастер всегда мог читать в нем, как в открытой книге.
Бун и Норманн рассказывали мне, как за несколько недель до моего прибытия они ехали вместе в автобусе в Инсинитас. Их разговор, по всей видимости, был весьма далек от поучительного.
— Мастер встретил нас в воротах, — рассказывал мне Норманн. — Он выглядел суровым. Процитировав нам несколько из наиболее красочных высказываний в автобусе, он дал нам хороший нагоняй. «Вы пришли сюда, чтобы забыть о мирских вещах, — сказал он. — Проводите свое время в разговорах о Боге. Когда общаетесь, говорите о Нем». В заключение он велел нам не общаться!
Другой ученик, Джеймс Коллер, примерно в то же время приехал к нам из Финикса в Аризоне, где Мастер назначил его священником нашей церкви. Хотя Джеймс и обладал глубокой преданностью Богу и Гуру, он имел тенденцию к некоторой невосприимчивости в отношении монашеской дисциплины.
— Недавно я ехал на машине из Финикса в Инсинитас, — рассказывал нам Джеймс, — чтобы повидаться с Мастером. Дело было поздно ночью, и я проголодался. Через некоторое время я подъехал к ресторану, который был еще открыт, и с нетерпением вошел. К несчастью, у них не было ничего, кроме гамбургеров. Что мне было делать? Я знал, что Мастер хотел, чтобы мы были вегетарианцами, но… Знаешь, я был по-настоящему голоден! «А, ладно, — решил я наконец, — он не узнает!» Итак, я съел два гамбургера. По прибытии в Инсинитас я разговаривал с Мастером. В конце нашего разговора он мягко заметил: «Кстати, Джеймс, когда ты оказываешься на шоссе поздно ночью и подъезжаешь к месту, где не подают ничего, кроме гамбургеров, лучше не есть ничего».
Хотя меня иногда и смущала жизнь рядом с человеком, который имеет свободный доступ в укромные тайники моего ума, во мне также все более и более росла благодарность за то, что он все видит. Ибо я осознал, что наконец-то здесь нашелся единственный человек, с которым мне не нужно было бояться, что он неправильно меня поймет. Мастер был моим другом, всегда спокойно, уверенно стоящим на страже моих интересов, беспокоясь только о том, как помочь мне на пути к высшему пониманию, даже когда я заблуждался. Кроме того, почти невероятно, но он был точно таким же со всеми, что бы они ни делали и как бы ни относились к нему.
Однажды он распекал Преподобного Стэнли, священника центра Общества Самоосознания в Лейк-Шрайн.
— Но, прошу вас, сэр, — умолял Стэнли, — ведь вы простите меня, правда?
— Ну, — ответил Мастер в изумлении, — а что же еще я могу сделать?
Мне не известно ни одного случая, когда бы он затаил обиду.
Один человек из жгучей ревности в течение многих лет клеветал на Мастера. Однажды, менее чем за неделю до конца жизни Мастера, они встретились на общем собрании.
— Помни, — сказал Мастер, устремив в глаза этого человека взор, полный глубокого прощения, — я всегда буду любить тебя! — Я видел потом, с какой глубокой любовью и восхищением смотрел на Мастера этот человек.
Советы, которые Мастер давал людям, рожденные этой любовью, всегда касались их конкретных проблем. Как-то встретившись со мной в саду, он посоветовал мне: «Не позволяй возбуждению или нетерпению захватить тебя, Уолтер. Иди малым ходом». Только тот, кто знал мои личные мысли в медитации, мог воспринять то неуемное рвение, с которым я вступил на духовный путь. Внешне я никак этого не проявлял.
Ближе к концу сентября он пригласил меня в Инсинитас, где намеревался провести всю следующую неделю. Там в один из вечеров мы небольшой группой медитировали с ним в маленькой гостиной ашрама, окна которой выходили на Тихий океан. Сидя в его присутствии, я почувствовал, как словно бы какой-то мощный магнит поднял все мое существо и сосредоточил его в точке между бровями. Мне пришла в голову мысль: «Не удивительно, что индийские Писания превыше всего ценят возвышающее влияние истинного гуру!» Одними только собственными усилиями мне никогда не удавалось столь внезапно или столь глубоко погрузиться в медитацию.
Вскоре после этого Мастер пригласил меня в Твенти-Найн-Палмз, где, по его собственным словам, он намеревался уединиться на некоторое время. Именно там я обрел самые драгоценные из своих воспоминаний о нем за все эти годы.
ГЛАВА 20
ТВЕНТИ-НАЙН-ПАЛМЗ
ТЫ ДОЛЖЕН ХРАНИТЬ это место в секрете, — предупредил меня Бернард, когда мы выехали в Твенти-Найн-Палмз. — Работы становится все больше, и Мастеру необходимо место, куда он мог бы уехать и сосредоточиться на своих произведениях. Иначе весь день сплошные телефонные звонки и беседы. Он даже купил эту собственность на свою фамилию — Гхош, чтобы сохранить ее неприкосновенность.
В тот раз я впервые увидел пустыню. Обширные пустоши, покрытые песком, полынью, юккой и перекати-полем, вызывали во мне странное очарование. Казалось, что я попал в другое измерение, в котором время словно бы незаметно превратилось в безвременье. Небо пастельных оттенков голубого, розового и оранжево-желтого цветов под слабеющим послеполуденным солнцем выглядело почти неземным. Я с благоговением оглядывался вокруг.
Бернард заметил мое состояние: «Я вижу, что магия пустыни уже подействовала на тебя!» Он добавил: «Мастер говорит, что свет здесь напоминает астральный».
Ретритный дом для монахов, в который мы вскоре прибыли, оказался маленьким коттеджем на пятнадцати акрах [гектарах. — Прим. перев.] земли. Электричества там не было. Высокий ветряк, качая воду из колодца, жалобно скрипел и лязгал с каждым порывом ветра. Роща голубовато-зеленых дымчатых деревьев скрывала коттедж от редко посещаемой песчаной дороги. Даже с ветряком, казалось решившим разнести по всему свету весть о том, какую тяжелую работу ему приходится выполнять, это место казалось идеальным для уединения и медитации. В последующие несколько лет мне предстояло провести многие месяцы в этом исполненном спокойствия уголке.
Место, где жил сам Мастер, располагалось в пяти милях выше по дороге. Оно находилось в более обжитом районе; там был городской водопровод и электричество, необходимое ему для работы, так как он много писал по ночам. Его владения гнездились у подножия цепи низких холмов, которые
