Ознакомительная версия.
Например, известно, что для жизни каждому человеку официально полагалось всего четыре квадратных метра. Величина квартплаты определялась в зависимости от доходов квартиросъемщика, а не от качества жилья. Это повлекло за собой установление многочисленных категорий жильцов. Только лица, занимавшиеся свободными профессиями: адвокаты, врачи, архитекторы, инженеры, – имели право на дополнительную комнату, чтобы иметь возможность заниматься своей профессией. Артисты также пользовались этой привилегией.
Моя семья не столкнулась с трудностями индивидуальных квартиросъемщиков, которые были обязаны жить в одной квартире с посторонними людьми: держась вместе, мы как бы складывали полагающиеся каждому четыре квадратных метра на человека. Мы были довольно многочисленной семьей, так как в ноябре 1925 года я женился. С моей будущей женой я познакомился у ее родителей, у которых некоторое время жил. Урожденная Хлебникова, она происходила из дворянской семьи и была дочерью бывшего предводителя дворянства Астраханской губернии; ко времени нашего знакомства она как раз разводилась со своим первым мужем. Тот, бывший офицер императорской гвардии, покинул Петроград и ушел с белыми. Вскоре после революции он добрался до Японии, где и остался.[34]
Скоро наша семья еще немного увеличилась: мы старались находить жильцов, которые не только пополняли наш семейный бюджет, но и увеличивали жилое пространство, которым пользовались все; по этой причине родители моей будущей жены познакомили мою сестру с ее будущим мужем. Мы сдавали комнату баварскому промышленнику, ранее проживавшему в Риге, которого дела сибирских лесных концессий удерживали в Петрограде. Этот иностранец по фамилии Рихард, поселившись у нас, познакомился с моей сестрой и в апреле 1926 года женился на ней; так она стала иностранной подданной, автоматически получив паспорт, что было бы намного труднее, если бы она оставалась по-прежнему Скрыдловой.
Материальные трудности нашего существования все возрастали. Мы переносили их довольно легко. Во-первых, дело было в привычке. Кроме того, каждый боялся выделяться во всем, что относилось к комфорту, к одежде, к внешним проявлениям. Малейшие проявления роскоши привлекали внимание ГПУ. Можно сказать, что Россия тогда облачилась в нищенские одежды, и путешественников поражали, как тогда, так и теперь, признаки бедности, проистекающие не только от нищеты, но и от осторожности, скорее – от страха.
Мы постоянно ощущали за собой слежку. Методично организованная система государственного террора тогда развернулась в полную силу. Меры против контрреволюционеров и тех, кого Советы считали таковыми либо делали вид, что считают, чаще всего обрушивались на невиновных. Необходимо сказать, что самые невероятные слухи, циркулировавшие в то время по Европе, относительно ожесточенности и размаха репрессий большевистских властей, а также насчет количества допускавшихся судебных ошибок были верны. Я сам был тому свидетелем.
Ограничусь лишь несколькими примерами, которые могу сообщить во всех подробностях и гарантировать их достоверность.
Известная актриса Дора Строева бежала за границу, а ее партнер по «Павильон де Пари», элегантному заведению Петрограда, остался в столице. Возможно, Дора Строева не знала, что все письма, как отправленные в Россию из-за границы, так и посылаемые за границу из России, обязательно вскрываются и прочитываются… Как бы то ни было, она написала своему партнеру письмо, в котором были следующие строки: «Когда же Вы покинете эту проклятую страну и уже не будете окружены этими убийцами?» Адресат был арестован и вскоре расстрелян. Можно себе представить, как широко система слепых репрессий использовалась в интересах сведения личных счетов.
Подозрения вызывало все, вплоть до самых невинных намерений. Одна из наших знакомых, княгиня Оболенская, чтобы зарабатывать себе на жизнь, снялась в нескольких советских кинофильмах. Не имея возможности покинуть Россию из-за своего дворянского происхождения, она стала искать способы обойти это препятствие. Княгиня решила, что нашла его, начав переписку с некоторыми своими знакомыми в Голливуде. Она просила их найти ей там контракт на съемки, благодаря чему рассчитывала получить выездную визу. Для успеха переговоров она выслала своим американским корреспондентам подборку своих фотографий. Однажды ночью, вскоре после того, как от нее ушли гости – несколько друзей, в числе которых был и я, – ее арестовали. Было три часа утра; в те времена ГПУ арестовывало людей по ночам, чтобы быть уверенным, что застанет их дома; предварительно днем производился тайный обыск в отсутствие хозяина квартиры. Княгиню обвинили в заговоре вместе с Америкой против Советов: отправленные письма и фотографии послужили доказательствами ее виновности. После восьми месяцев содержания в тюрьме ГПУ она была отправлена на Соловки, где пробыла, насколько мне известно, минимум пять лет. Полагаю, она до сих пор томится в советской тюрьме.
Я ручаюсь, что точно изложил эту историю, поскольку хорошо знал и княгиню, и ее намерения. Не могу утверждать, действительно ли ГПУ верило в выдвинутые против нее обвинения, но заявляю: единственным преступлением узницы было то, что она являлась княгиней Оболенской и хотела выехать из России. К сожалению, несмотря на нашу уверенность, ни я, ни другие друзья княгини не смогли ничем ей помочь; ходить по инстанциям, доказывая ее невиновность, было бесполезно, ее мы бы этим не спасли, а ГПУ получило бы еще целую компанию «преступников». Кстати, если бы мы немного задержались у нее в тот вечер, то были бы арестованы вместе с нею. Таков был обычай.
Еще более вопиющий случай: граф Коковцов, бывший премьер-министр, эмигрировал в Париж. Там, на банкете, устроенном выпускниками Санкт-Петербургского Императорского лицея, тоже эмигрантами, граф произносит речь, в которой выражает веру в свержение Советов и надежду на то, что, когда придет время, все бывшие ученики лицея, оставшиеся в России, восстанут против большевистского режима. Через две недели всех бывших лицеистов, рассеянных по России, арестовывают вместе с семьями. Членов семей быстро отпускают, но самих лицеистов отправляют кого на Соловки, кого в другие лагеря. Но в чем их вина?
Я уже рассказывал, как цензура вскрывала и прочитывала письма. Получение посылок из-за границы в России было сопряжено с не меньшими трудностями. Стремясь поощрять приобретение отечественных товаров, власти конфисковывали присылаемые из-за границы предметы роскоши, ткани и новую одежду. Скоро даже за поношенную одежду, присылаемую из Франции и Германии родственникам, оставшимся в России, стали требовать такую пошлину, что получатели предпочитали отказываться от посылок. Например, мы очень страдали от холода, но, когда нам отправили посылку с теплыми вещами, мы отказались ее выкупать. Излишне уточнять, что посылка не вернулась отправителям, и понятно, кому досталось ее содержимое.
Ознакомительная версия.
