В течение всего утра и первой половины дня я слышал грохот далекой канонады, и, в конце концов, в 4 часа вечера, у небольшой деревни Кидисвилл мое путешествие закончилось. На крайнем левом фланге я нашел своего старого друга, которого не видел много лет — полковника Эдварда Э. Кросса из 5-го Нью-Хэмпширского пехотного. Когда-то журналист в Цинциннати, потом — горняк в Аризоне, а затем полковник Мексиканского полка, его жизнь была красочной и полной романтики.
Живя в Аризоне, он вызвал сильное неудовольствие местных политиков-рабовладельцев. Их самозваный делегат в Конгресс Моури, бросил ему вызов — полагая, вероятно, что поскольку Кросс был с Севера, он не принял бы дуэль, но Кроссу было наплевать. Он сразу же принял вызов с условием стреляться на винтовках Бернсайда с 10-ти шагов! Вероятно, Моури тоже был готов сказать Фальстафу:
«Если бы я знал, что он храбр и так искусен в фехтовании, я бы скорей дал ему провалиться к чертям, чем вызвать его» [131].
Оба стреляли метко. Их секунданты поставили их так, чтобы сильный ветер прерий, как можно сильнее мешал им. Первая пуля оцарапала ухо Моури. Второй — срезал локон волос Кросса.
— Почти попал, не так ли? — спокойно спросил он секунданта.
На третьем выстреле винтовка Моури дала осечку. Его друзья настаивали на том, что он имеет право на повторный выстрел. Противная сторона заявила, что это неправильно, и что если он попытается это сделать, они его пристрелят. Но Кросс снял напряжение, он рассудил, что Моури имеет такое право, и со скрещенными на груди руками спокойно ждал. Будущий конгрессмен оказался достаточно умен, чтобы выстрелить в воздух. Вот так и закончился этот бескровный поединок, и журналисту более никто не угрожал.
Годом или двумя позднее я случайно оказался в Эль-Пасо, Мексика, почти сразу же после того, как Кросс посетил этот древний город. Старый собор, все еще стоящий на своем месте, был возведен задолго до высадки пилигримов на Плимут-Рок. Поднявшись на колокольню, Кросс снял и унес с собой язык старого испанского колокола, который висел там с первого дня. Благочестивые местные жители были очень возмущены и наверняка убили бы этого охотника за реликвиями, если бы поймали его. Я много слышал от них проклятий по этому поводу.
Теперь же, я приветствовал его в тот момент, когда его люди, расположившись на кукурузном поле, перестреливались с пикетами противника. Сам он сидел сарае, повсюду свистели пули, а некоторые из них иногда и стучали по его стенам. Он только что вернулся из боя — пули конфедератов в двух местах разорвали его рубашку, но самого его не зацепили. В сторону мятежников мимо нас пробежал какой-то солдат.
— Мой юный друг, — сказал Кросс, — если вы не хотите быть продырявленным, вам лучше вернуться.
Только он договорил, как — пинг! Пуля пробила шляпу солдата, который до сего момента прекрасно чувствовал себя позади нас. А еще через секунду недалеко от нас взорвавшийся снаряд осыпал нас комьями грязи.
Ночь мы провели в доме юниониста — жителя Кидисвилля. Генерал Мэрси — тесть Макклеллана и начальник штаба, сидевший там за вечерним столом, с любопытством осведомился, как нам удалось пробраться на передовую, поскольку в то время журналисты были официально изгнаны из армии. Мы заверили его, что тут сработала некая «хитрость», о деталях которой никто не должен был знать.
Один из корреспондентов «Tribune» не покидал армии со времен кампании на Полуострове, и поскольку он постоянно оставался в своем подразделении, в его статусе никто и никогда не сомневался. Другой, который лишь номинально являлся штабным, носил саблю и выполнял офицерские обязанности. У меня имелся старый пропуск, без даты, выданный от имени генерала Бернсайда, дававший право его предъявителю в любое время покидать его штаб и снова возвращаться, что позволяло мне беспрепятственно проходить через любые посты.
Мэрси подготовил жилье для Макклеллана, часом позже пришло сообщение о том, что генерал решил, что значительно лучше спать на земле, рядом с бивуачным костром и быть примером для своих солдат.
Прошлой ночью разведка сообщила о капитуляции нашей армии войскам «Каменной Стены» Джексона, сдаче Харперс-Ферри и неприступных Мэрилендских высот.
Наш командир — полковник Майлз — искупил свою вину собственной жизнью, он был убит случайной пулей сразу после капитуляции. Полковник Томас Г. Форд, бывший лейтенант-губернатор штата Огайо, который тогда находился на высотах, заявлял, что имел письменный приказ от своего командира Майлза, в котором тот предоставлял ему право самому решать вопрос об отступлении, но он не смог предъявить этого документа и заявлял, что потерял его. Он покинул эту важную позицию почти без боя. Это выглядело так, словно он спустился с ободка чашки, чтобы занят оборонительную позицию на ее дне. Потом он предстал перед трибуналом, но избежал наказания и ушел в отставку благодаря милосердию Президента Линкольна. В любой другой стране он был бы расстрелян.
16-го сентября генерал Макклеллан разместил свою штаб-квартиру в большом и прохладном кирпичном фермерском доме.
Под одним из старых деревьев сидел генерал Самнер — ему 64, он высокий, снежноволосый, подвижный и по-солдатски подтянутый. В нескольких ярдах от нас, на стоявшую совершенно открыто группу офицеров внезапно обрушились два снаряда — они упали совсем рядом с ней. Офицеры тотчас разбежались в разные стороны.
— О, — заметил Самнер с улыбкой, — похоже, что эти снаряды очень напугали наших юных джентльменов!
Возможно, старому боевому коню доставляло удовольствие видеть, как кого-то обстреливают — безразлично чем — снарядами, или ружейными пулями.
Рядом с ним, подперев щеку рукой, на земле лежал другой офицер — с двумя звездами генерал-майора.
— Кто это? — спросил я своего коллегу.
— «Забияка» Джо Хукер, — ответил он.
Бакенбарды, довольно тяжелое лицо и румяные, как у застенчивой девушки щеки — он был совсем не таким, каким я его себе представлял.
Вечером, во главе своего корпуса, предшествуемого пионерами, срывающими ограды, чтобы очистить путь колонне, Хукер выступил к Энтитем-Крик. Его молочно-белого коня — идеальную мишень для стрелков-мятежников, можно было издалека отчетливо увидеть на фоне густой зелени окружающей местности. Я не мог поверить, что он ехал в бой на таком коне — это казалось чистым самоубийством.
Через час мы сделали привал, и кавалерия отправилась на разведку. Затем м-р Джордж У. Смолли из «The Tribune» сказал мне:
— Через пять минут они вернутся. Давайте проедем немного вперед и посмотрим.
Поскакав далее по дороге, и подождав две-три минуты, мы услышали три выстрела шестифунтовых — через очень небольшие промежутки — а потом, взобравшийся на дерево маленький флейтист закричал:
— Вот они, несутся как черти, мятежники за ними!
Вскоре из огромного облака пыли появились наши солдаты, вернувшиеся в большой спешке и полном беспорядке. Они внезапно нарвались на вражеских артиллеристов, и те сразу же открыли по ним огонь.
— Мы разгромим их, — сказал Хукер после того, как командир отряда отчитался о поездке.
— Как, генерал, — в ответ спросил майор, — у них же пушки!
— Ну, сэр, — ответил Хукер, — а разве у нас меньше? Вперед!
Макклеллан, который до сих пор шел в авангарде, отошел в тыл. Хукер, вместе с командующим дивизией генералом Мидом, рванул вперед. Генерал Мид — темноволосый, очень похожий в своих очках на школьного учителя. Зеленые луга, сверкающие ручьи и пышные леса своей тихой красотой обволакивали нас. Подняв свои блестящие ружья, в великолепных новых мундирах и под развевающимися знаменами, люди Хукера уверенно пошли вперед.
«И кто спешит героям вслед,
Кто к шуму битв привык,
Отдаст десяток мирных лет
За этот славный миг!» [132]
