Случалось, что его обманывали, поскольку пустить пыль в глаза великому писателю ничего не стоило. Однажды к нему пришли рабочие, которые обещали вымостить гать через болото и сделать это наилучшим образом. Гамсун поверил, и рабочие действительно быстро провели красивую дорогу. Они получили деньги и отбыли восвояси, причем было хорошо известно место их проживания, а через короткое время после их отъезда гать ушла в болото. Мария страшно разозлилась и стала ругать мужа за потраченные деньги, на что тот спокойно возразил, что у всех есть семья, которую надо кормить. И, когда спустя несколько месяцев умер ребенок одного из рабочих, Гамсун оплатил его похороны.
В другой раз писатель выписал из Швеции инженера, который умел строить земляные дома. Швед приехал, его прекрасно приняли, выделили отдельную комнату в доме и дали в помощь рабочих. Он долгое время готовился к осуществлению постройки большого сарая, наконец построил его, насыпав стены из земли, – и на следующий день строение рухнуло. В день катастрофы инженер сбежал из Нёрхольма.
А вот запущенный дом для себя и своей семьи Гамсун, старательно модернизировавший усадьбу, считал подходящим, потому что с детства привык обходиться малым.
«Нормой для Кнута, – вспоминала Мария, – являлся уровень жизни в доме детства. Даже клопы, наверное, не были чем-то незнакомым в далекой нурланнской деревушке былых времен.
Очень скромная маленькая спальня в Нёрхольме и рабочий кабинет на лужайке – его еще называли писательской избушкой – молчаливо свидетельствуют о крайней неприхотливости. Свидетельствуют также, вероятно, о глубоком уважении, о преданности родителям, которые столь достойно, не ропща, прожили свою жизнь в бедности. Его мать ослепла на один глаз. Обычно она говорила: "Другие не получают и того, что можно увидеть одним глазом...”
Бывало так, что я с течением времени хотела приобрести себе что-нибудь из современной бытовой техники, которая теперь есть во многих домах: холодильник, электрическая плита, стиральная машина, уже не говоря о ванной и прочих удобствах.
И всякий раз он останавливал меня вопросом: "Ты родилась с этим, Мария?” Единственное, на что он согласился, так это на большую ужасную деревянную ванну, и то ради детей» [147] .
Когда же была получена Нобелевская премия, все, повторим, изменилось. В усадьбу провели электричество, дом отремонтировали и поставили уже упоминаемые на страницах книги шесть «гамсуновских» колонн, а управлять хозяйством, которое стало отнимать слишком много времени, пригласили племянника Гамсуна Оттара из Хамарёя и его жену Хильду. К сожалению, честному Оттару весной 1921 года пришлось уехать домой, поскольку, как и многие его родственники, он заболел чахоткой и в 1922 году умер от нее. С тех пор Гамсуну не очень везло на управляющих и с некоторыми из них даже приходилось судиться.
После получения премии у писателя появились деньги и на восстановление когда-то большого леса Нёрхольма, гордости усадьбы. Он заказал саженцы ели и сосны. И вскоре на вырубках зазеленел молодой подлесок.
Гамсун с удовольствием чувствовал себя хозяином имения, тем более что сил у него, несмотря на весьма солидный возраст, было много.
«Я помню один случай, – писал Туре Гамсун, – когда уже в старости сила и темперамент отца выдержали серьезное испытание. К нам в усадьбу пришел цыган и попросил поесть. На кухне ему приготовили целую гору бутербродов. У него создалось впечатление, что дома нет никого, кроме детей и служанок, и он, отшвырнув пакет с бутербродами, потребовал вместо еды денег. Позвали отца, и требованиям цыгана был положен конец. Отец побелел от гнева, скулы у него заострились, а глаза превратились в светящиеся точки. Цыган, оборонясь, поднял палку, но был тут же обезоружен. Железной хваткой отец вцепился ему в плечо и вытащил за ворота, на шоссе. Там со словами: "Чтобы духа твоего тут не было!” – он швырнул цыгана так, что тот пролетел несколько метров. А отцу было уже за семьдесят» [148] .
Несмотря на то, что Гамсун во всеуслышание объявил себя крестьянином в первую очередь, а уж потом писателем, литературный труд всегда был у него на первом месте. Работал он в избушке на краю усадьбы.
Первым после переезда в Нёрхольм был написан роман «Женщины у колодца», вышедший через несколько недель после получения Гамсуном Нобелевской премии.
* * *
«Женщин у колодца» (1920) многие критики считают романом циничным и безысходным, одной из самых сумрачных книг Гамсуна.
В нем рассказывается о вымирании маленькой приморской деревушки, зараженной ложными, с точки зрения автора, ценностями современного мира. Сам сюжет как бы почерпнут писателем из сплетен местных женщин у городского колодца. Однако мелкие происшествия в городе постепенно вырастают в пародию на современную жизнь, в которой «люди наталкиваются друг на друга, переступают друг через друга, одни падают наземь и служат другим мостом, иные умирают – это те, которые трудней всего переносят толчки, наименее способны к сопротивлению, – и они гибнут. Без этого не обходится! Но другие цветут и преуспевают. В этом и заключается бессмертие жизни! И все это было известно тем, у колодца».
Один из самых многозначных и «амбивалентных» героев романа – хромой кастрат Оливер Андерсен, собирающий вокруг себя события городской жизни и являющийся ее отражением. Он, по словам норвежского литературоведа Атли Киттанга, «является гротескным символом современной ущербности, но в то же время его изображению присуща та отчетливая симпатия, которую Гамсун всегда питал к аутсайдерам».
Именно Атли Киттанг убедительно доказал, что роман «Женщины у колодца» вовсе не реакционен, а глубоко ироничен, и что реакционные высказывания чаще всего бывали вложены в уста второстепенного персонажа, как правило, принадлежащего к числу тех, к кому автор относится с иронией.
«Такие примеры свидетельствуют о важнейшем аспекте взаимодействия между самим гамсуновским художественным текстом и идеологией, – пишет А. Киттанг. – В книгах Гамсуна идеологические нормы и критерии можно рассматривать как необходимую плоскость, для того чтобы уловить иронию, заключенную в тексте. Провозглашаемые идеологические и моральные стереотипы всегда являются одновременно и как бы „заминированными“. Искрящийся иронией текст, таким образом, одновременно содержит в себе критику провозглашаемых автором идеологических принципов и оценок» [149] .
В 1923 году выходит роман «Последняя глава», довольно пессимистичный, в котором Гамсун выразил свою точку зрения на место человека в мире: «Все мы бродяги на земле».
Действие романа происходит в санатории, замкнутом пространстве, что дало критикам повод сравнить «Последнюю главу» с «Волшебной горой» Томаса Манна.
Пациенты санатория живут в придуманном ими самими мире, далеком от реальности, и влачат жалкое существование, наполненное сплетнями и интригами.
Противостоит санаторию (символу современной цивилизации) идеал здоровой жизни крестьянина на земле.
* * *
И «Женщины у колодца», и «Последняя глава», действительно, пессимистичные произведения и были холодно приняты критикой.
Во многом «минорная окраска» романов объясняется депрессией, на которую у Гамсуна были серьезные причины. В 1919 году у него умерла мать, а во время работы над «Последней главой» начался судебный процесс (он длился с 1922 по 1925 год), который возбудил сам писатель по поводу использования его псевдонима младшим братом Турвальдом и племянником Альмаром, сыном этого брата.
Как только Кнут достиг известности, Турвальд начал именовать себя Педерсеном Гамсуном, а потом и вовсе отказался от собственной фамилии и представлялся просто Турвальдом Гамсуном. Кроме того, кредиторы Альмара, который был гулякой и игроком, постоянно надоедали писателю, требуя уплатить долги родственника. Кнут считал, что поведение Альмара позорит его имя и честь семьи Гамсунов.
