Из русских модельеров я общалась со Славой Зайцевым, который шил мне крепдешиновые платьишки, когда я была беременной. Он сделал наряд из черного крепдешина в белый горошек с тремя разными воротничками. Под низ надевалась еще юбка, но можно было носить его и отдельно, как короткое. Оно трансформировалось бесконечно. Слава — чудный, добрый, светлый человек. В отечественной моде он — наш ледокол «Ленин». Как он пытался из жутких материалов создавать стиль и одевать советских женщин! Слава — герой. На летние концерты Володя часто надевает его рубашки со стоечкой. Помню, мы пришли на примерку: рубашки, которые должны были быть готовы через неделю, сшили за день.
В последние годы мы подружились с Валентином Юдашкиным. Его я обожаю не только как артиста, но и как друга. Пару лет назад в Париже была выставка импрессионистов «От Курбе до Матисса». После вернисажа все отправились на ужин при свечах на корабле «Mediterrane», плывшем по Сене. Володя, как всегда, был в отъезде, и мне пришлось тащиться одной. Но было чрезвычайно интересно актеры, журналисты, писатели. Я надела широченные штаны от Юдашкина и топ, вышитый бисером и стеклярусом по черному тюлю. Джон Гальяно вдруг подошел, остановился, стал щупать:
— Что это?
— Не вы, — ответила я.
— Вижу, что не я, но что это?!
Вышивка — самое дорогое в высокой моде, так что мой наряд от Юдашкина был неотразим. Меня же распирала гордость за Валечку и за отчизну.
Совсем недавно я встретилась в Генуе с человеком лет шестидесяти, совершенно неизвестным широкому рынку, но прекрасно известным узкому кругу посвященных. Его имя — Андреа Одиччини. Он одевал еще Марлен Дитрих и знаменитых итальянских актрис. Он кутюрье, «поток» его никогда не интересовал. Давным-давно у него был магазин на Fabourg St. Honore в Париже, который он закрыл. В основном он шьет на заказ. В Генуе, рядом с отелем, где мы жили, когда Володя дирижировал премьерой оперы «Пуритане», у Одиччини огромное палаццо. Нас познакомили на премьере, и на следующий день я пошла на встречу с Одиччини. В зимней Генуе выпал такой снег, что все кривые, вымощенные булыжником улочки стали сразу напоминать рождественскую сказку. В палаццо с расписными потолками прошлого века — ателье и show-room. В год он шьет моделей шестьдесят — уникальных, созданных в единственном экземпляре. Дефиле он не устраивает, клиентки приезжают к нему сами. Его безумно оригинальные вещи любит, например, Джулия Робертс. Он модный классик.
В прошлом году мы встретились с Джоном Гальяно в доме наших очаровательных друзей Бернара Арно и Элен Мерсье. Мне казалось, что нет ничего более противоположного, чем мой муж и Гальяно, а они, как ни странно, сошлись! Сидели и разговаривали бесконечно. В жизни Джон Гальяно — человек очень эпатажный, должен все время разыгрывать шоу. Каждый день он появляется в чем-то новом — то в майке, напоминающей разодранный американский флаг, то в парике с золотыми буклями, то в других немыслимых одежках. Во время нашей первой встречи он сидел в камуфляжной маечке — последнем писке моды — и в женских прозрачно-золотых очках.
При этом Гальяно оказался человеком невероятной застенчивости. Он испанец с Гибралтара с нереально смуглой от природы кожей и белоснежными зубами, как у породистой лошади, — таких я ни у кого не видела. Володя спросил его, как приходят идеи.
Гальяно рассказал:
— Ты знаешь, к примеру, я люблю ходить по рынку и смотреть, как разложены овощи и фрукты, как сочетаются по цвету перцы с зеленью, апельсины с дынями.
Володя, в свою очередь, вспоминал, что как-то раз он услышал колокола в церкви, которые помогли ему понять темпы в первой сонате Брамса. Так они обменивались профессиональными «секретами».
Мы многократно уговаривали Джона приехать в Россию. И вот пару месяцев назад он позвонил мне и сообщил, что находится в Санкт-Петербурге! Удивительное совпадение: в тот же вечер я улетала в Питер на съемки. Вдобавок оба мы остановились в «Европейской». Вечером мы тихо сидели за чашкой чая и он восторженно делился со мной впечатлениями: ему дико нравилось, что приехал он тайно, что может часами гулять, просиживать в музеях, не вылезать из Вагановского училища, где учился его «Бог» — Вацлав Нижинский. «В следующей жизни я буду русским и поселюсь в Санкт-Петербурге». Снег — «романтика», дворцы — «сказка», картины, музеи, Мариинский театр — у Гальяно горели глаза, я впервые видела его таким восторженным. На прощанье он мне сказал:
— Ведь это вы с Володей «виноваты», что я вырвался сюда. К тому же твой муж дал мне замечательную идею к музыкальному оформлению моего показа. Так что следующая коллекция 2002 посвящена России и немного вам двоим.
Накануне Володиного сольного концерта в Карнеги-холл 13 мая 2000 года мы были в Нью-Йорке. Это событие — исключительное для всех музыкантов. Для него оно к тому же связано с особой историей.
В 1977 году он тоже играл сольный концерт в Карнеги-холл. Отношения между Россией и Америкой накануне холодной войны были очень напряженные, многих людей, подавших на выезд, не выпускали из страны, и в Америке очень активизировалась Лига защиты евреев, устраивавшая всевозможные акции при появлении представителей СССР. Перед выступлением Спивакова у входа в концертный зал стояли пикеты, призывавшие публику бойкотировать концерт советского скрипача, «засланного в США КГБ». Это к тому же было накануне наших ноябрьских праздников. Но тем не менее зал был полон. Историю, случившуюся со Спиваковым на этом концерте, мне рассказывала женщина, с которой я теперь очень дружу, — пианистка Элен Арно.
В момент, когда Володя играл «Чакону» Баха, в проход выбежал человек, метнулся к авансцене и швырнул в него предмет, разорвавшийся с диким звуком бомбы. Его ударило прямо в солнечное сплетение. Он согнулся в три погибели, первая мысль была: «Меня убили». Перед глазами — красные потеки: кровь! Володя услышал единый вскрик зала и почувствовал запах краски, химии. Как потом выяснилось, это была пластиковая бомба. Увидев, что скрипка и смычок залиты краской, поняв, что он жив, Спиваков подумал: «Суки, так просто вы меня не возьмете». Стал распрямляться и, остановившись лишь на долю секунды, продолжал играть «Чакону». В зале поднялась суета, ворвались какие-то охранники (полицейских в Карнеги-холл нет), повязали «террориста». Когда Володя доиграл, весь зал на последних нотах встал. В антракте прибежали представители Карнеги-холла, предложили поменять рубашку, но он отказался, предпочтя остаться в испачканной. Событие получило огромный резонанс, на другой день в каждом выпуске новостей Генри Киссинджер, бывший тогда премьер-министром, извинялся перед советским артистом. В Москве Володя по возвращении получил звание заслуженного артиста, по поводу которого пошутил: «Лучше бы дали заслуженного мастера спорта».
