Николай Константинович очень любил Индию, так много давшую его творчеству, ставшую его второй Родиной. Его многолетними стараниями была заложена прочная основа добрых российско-индийских отношений и разнопланового сотрудничества.
"Индия, — пишет он в очерке "Лик Индии", — всегда была, есть и будет страной сказочной и чудесной. Неисчерпаемость возможностей индийских сказывается в ее нерешимых противоположностях, тех крайностях, которые высекают вечный созидательный огонь борений, искании н достижении. Много сходства с российскими равнинами и возможностями. Путешественники замечают это. Сами индусы чувствуют себя на Руси, как дома, и русские в Индии тоже. Недаром, подобно Тверитянину пятнадцатого века, говорилось: "От всех бед уйдем в Индию". Замечателен исторический факт появления Долгорукого при дворе Акбара и его особое значение.
От верхов, подобных Тагору, Джагадис Боше, Даянанду Сарасвати, Рамахун Рою, и до самых незаметных бродячих садху всюду найдется глубокое мышление древней Веды; прекрасная Бхагавад-Гита, Упанишады и всевозможные Пурапы дают огромную конденсацию мысли. Древность этих памятников гораздо глубже, нежели принято считать на Западе. Нс забудем, что в письменную форму все эти памятники облеклись после многих веков устного пересказа.
Один лик Индии, доступный спешащим путешественникам, явит базары, караваны и насыщенную уличную жизнь, в которых, как справедливо заметил еще недавно один русский проезжий, можно видеть подлинный античный мир Сирии и Месопотамии. Но за этим пестрым ликом выдвигается и другой — лик великий, выросший на пещерах Элефанты, Аджанты, Эллоры. О нем же скажут и буддийские реликвии, и Сарнат, и Бодхигая, и цейлонская Анурадхапура, и Канди, и множество других памятников, которые удостоверяют, какая мощная энергия была заложена около них.
В Индии так же, как и на российских равнинах, вы никогда не знаете, когда встретите наиболее значительного путника. Много странников — сразу не рассмотрите, кто из них несет в себе большую думу и прекрасную весть. Мы сами встречали поразительных в своем разнообразии путников. Нередко богатые караваны тибетских гешэ не давали новой пищи, которая нежданно проявлялась и была приносима самым невзрачным по виду оборванным ламою. Западная пословица — "по одежде встречают, по уму провожают" — в Азии трудно приложима. Нельзя встречать по одежде, но по огню глаз, пламенеющих мыслью. Прекрасна Индия".
К середине 1930-х годов в Риге сложилось большое крепкое Общество Рериха. Там был создан музей его имени и издательство, работали культурно-просветительские секции, открыт отдел произведений художников Прибалтики. К концу десятилетия музей располагал уже около сорока работами Николая Константиновича, среди которых можно назвать "Брамапутру" (1932), "Твердыню Тибета" (1932), "Кулуту" (1937), "Часовню св. Сергия" (1936), гималайские и монгольские пейзажи. По масштабу деятельности рижское издательство превосходило издательство нью-йоркского музея. Многочисленные тома Живой Этики, труды Н.К. Рериха и работы о его искусстве издавались именно в Риге и уже оттуда расходились по всему миру. Какое-то время Н.К. Рерихом рассматривалась возможность переправки всех своих архивов в фонды рижского музея. Латвия находилась в непосредственной близости от границ Советского Союза. Именно через нее Николай Константинович пытался установить контакты с советскими деятелями культуры. Хотя понятно, что "железный занавес", прочно закрывал пути к России в те годы. К великому сожалению, в 1940 году после вступления советской армии в Латвию, деятельность Рижского общества прекратилась, многие его участники подверглись репрессиям, были сосланы в ссылки. Возобновить работу стало возможным лишь в конце 1980-х годов. Сейчас трудно переоценить значение работы сотрудников Общества, в довоенное время столь много сделавших для дела культуры.
Предвоенные годы проходят для Николая Константиновича на волне творческого подъема. В 1937 году им было создано свыше двухсот картин и этюдов, среди них "Песнь водопада", "Чудо дивное" и мн. др. 1938 год принес свыше двухсот двадцати этюдов и картин, среди них "Святогор", "Настасья Микулична" — воплощения русской силы и мужества, также "Пророк" и др. В 1939 году в связи с началом Второй мировой войны была приостановлена и законсервирована деятельность Института гималайских исследований "Урусвати". Тем не менее в тот год было создано свыше шестидесяти картин и этюдов, среди них "Святейшая Тангла", "Исса и голова Великанова", "Тревога".
В начале мировой войны, планетарного Армагеддона, Николай Константинович записывает в дневник: "Конечно, эта война не сейчас началась. Уже в 1936 году она начала злобно формироваться. Уже истекал кровью Китай под неслыханно чудовищной агрессией. Уже терзались Испания, Абиссиния…
Ю.Л. Рерих, Н.К. Рерих, С.Н. Рерих. Кулу, Наггар, Индия. Ок. 1942 г.
Был длинный список насилий. Были поразительные поводы для пароксизма разрушений… Главные выстрелы загремели не тогда, когда общественное мнение их ожидало. Будем ли надеяться, что бесчеловечные уроки прошлого хотя отчасти изменят к лучшему существующее положение? Злобная разноголосица мало ободряет к таким надеждам. Первое августа 1914 года встретили в храме, первое сентября 1939 года встретили перед ликом Гималаев. И там храм, и тут храм. Там не верилось в безумие человеческое, и здесь сердце не допускает, что еще один земной ужас начался…"
Большая часть корреспондентов прекратила писать, почти полностью прервались международные связи. Художественная деятельность была сокращена до одной Индии. В июле 1940 года Николай Константинович пишет об обстоятельствах изоляции, в которых оказалась его семья: "Сперва мы оказались отрезанными от Вены, затем от Праги. Отсеклась Варшава… Постепенно стали трудными сношения с Прибалтикой. Швеция, Дания, Норвегия исчезли из переписки. Замолк Брюгге. Замолчали Белград, Загреб, Италия. Прикончился Париж. Америка оказалась за тридевять земель, и письма если вообще доходили, то плавали через окружные моря и долго гостили в цензуре… Дальний Восток примолк. Из Швейцарии Шауб-Кох еще двадцатого мая просил срочно прислать материалы для его книги. Но и Швейцария уже оказалась заколдованной страной. Всюду нельзя. И на Родину невозможно писать, а оттуда запрашивали о травах. Кто знает, какие письма пропали… Наконец, обнаружилось, что и в самой Индии началась цензура. Оказалось, что цензором в Кулу не кто иной, как местный полицейский. Вполне ли грамотен? Проявил он свой досмотр тем, что по небрежности вложил свою записку в письмо ко мне… Грустно видеть, как события обрубают все ветви работы. И не вырасти новым побегам на старых рубцах. Будет что-то новое, но когда?"
