Появление в «Руси» гневной статьи Бутлерова под резким названием «Русская или только императорская академия?» вызвало глубокое сочувствие передовой русской общественности. Даже вынужденный к сдержанности условиями цензуры Бутлеров сумел разоблачить всю закулисную жизнь Академии и преступную по отношению к русской науке и русским ученым политику непременного секретаря, стоявшего во главе «немецкой партии».
«Охотно допуская возможность ошибок в моих мнениях и действиях, — писал Бутлеров, — я в то же время сознаю вполне правоту своих побуждений: хотя я далеко расхожусь с академическим большинством, но изменить основания своих действий решусь все-таки лишь тогда, когда их осудит большинство более беспристрастное — большинство русских ученых и русских просвещенных людей вообще».
Русские передовые люди не могли, разумеется, осудить Бутлерова ни за его борьбу с реакцией в академических кругах в защиту достоинства и первенства русской науки, ни за обращение к общественному мнению.
Правда, Ф. Ф. Бейльштейн все же был избран, но выступление Бутлерова на. несло «немецкой партии» тот первый удар, от которого она уже не могла никогда оправиться, возбудив презрение и ненависть к себе со стороны всех передовых русских людей.
Несомненно, однако, что, нанося этот удар своим противникам, Бутлеров действительно в какой-то мере приблизил конец своей жизни. Во всяком случае, те, кто был рядом с ним в это время, навсегда остались с таким убеждением.
Александр Михайлович не скрывал и не мог скрыть того, как тяжело сказывается на его не только душевном, но и физическом состоянии каждое новое столкновение в Академии. Высказавшись на страницах «Руси», он почувствовал некоторое удовлетворение и поспешил отвлечься от всех этих академических неприятностей деятельностью в любимой им области, успокаивавшей его, как всегда.
В 1882 году Вольное экономическое общество поручило Бутлерову устройство отдела пчеловодства на Всероссийской выставке в Москве. Надо было видеть, с какой энергией, с каким воодушевлением взялся за это дело русский натуралист, решив показать на выставке живых пчел и работу с ними.
Для показательного пчельника было отведено место на краю выставочной территории. Академик И. А. Каблуков, ученик Бутлерова и не менее учителя страстный пчеловод, помогавший в этом деле, вспоминает:
«Четыреугольное пространство пчельника обнесено было решеткой, а с передней стороны его замыкала галлерея, обращенная выпуклою стороною, то-есть своим фасадом, наружу, а внутреннею, вогнутой стороною — к пчельнику. Выпуклая передняя сторона была открыта и только задрапирована, а внутренняя на известной высоте, во всю длину галлереи, затянута тонкой металлической сеткой. В галлерее помещалось три ряда скамеек для публики. На пчельнике, приблизительно в центре того круга, которого дугу представляла эта полукруглая галлерея, помещался маленький зонтикообразный навес, под которым производились демонстрации. Таким образом, демонстрируемые предметы и лектор находились почти на одинаковом расстоянии как от слушателей, которые помещались в середине галлереи, так и от тех, которые сидели в концах ее и публика была защищена от пчел сеткою, через которую, однако, можно было хорошо слышать и видеть».
Самое замечательное было все-таки не в этом остроумном устройстве аудитории, предложенном Бутлеровым, а в том, что объяснения давал он сам.
«Все чтения я обыкновенно начинал тем, — говорит Бутлеров в своем отчете о выставке, — что выставку нельзя рассматривать как представительство русского пчеловодства. Затем я излагал глазные основы рационального пчеловодства, останавливаясь иногда долее на одних, иногда на других сторонах его. Заканчивались чтения демонстрациями: каждый раз разбирался улей, причем нередко показывалась матка, а иногда делались более деликатные операции. Так при первом чтении были сделаны в улейки маленькие ройки-отводы для вывода маток, и я имел удовольствие показывать молодых цариц, народившихся в самом пчельнике Общества».
Одним из результатов деятельности Бутлерова на этом выставочном пчельнике было возникновение Отделения пчеловодства при Русском обществе акклиматизации животных и растений. В первом заседании его, 18 ноября 1882 года, Александр Михайлович был избран почетным председателем Отделения пчеловодства.
Работой Отделения Бутлеров интересовался беспрерывно и незадолго до смерти горячо поддерживал предложение организовать «Передвижную выставку пчеловодства» на барже, которая должна была обслуживать крестьянство прибрежных селений Москвы-реки, Оки, Волги.
Весною 1885 года истекало второе дополнительное пятилетие профессуры Бутлерова, и 14 марта он прочел свою прощальную лекцию, прослушанную переполненной аудиторией с глубоким вниманием и волнением.
«Расставаясь в эту минуту с университетом, — сказал он, — я с некоторой грустью, но вместе с тем и радостью, оглядываюсь назад, на тридцать пять лет своей деятельности. Я не могу не радоваться тем громадным изменениям, которые прошли перед моими глазами. Тридцать лет тому назад, пожалуй сорок, когда я сам еще учился, было не более двух-трех известных русских химиков и русской химии почти не существовало: она заимствовала свои силы из чужих источников. В настоящее время наша русская химия поставлена на одно из почетных мест, и мы имеем, вы знаете, такие имена, которыми по справедливости можно гордиться. Мало того, мы имеем такой контингент молодых ученых, что участь русской химии вполне обеспечена. Мы уверены, что она не остановится в своем дальнейшем развитии. Я, по крайней мере, склонен думать, что те теоретические представления, то направление, которому я главным образом служил, несомненно, найдет достойных последователей и сослужит до конца свою службу».
Формально покинув университет, Бутлеров, конечно, не переставал участвовать в его научной жизни. Редкие дни проходили без того, чтобы он не навестил университетскую лабораторию.
Известный русский химик академик В. Е. Тищенко говорит:
«Он бывал в университетской лаборатории по нескольку раз в неделю в дни лекций и академических заседаний, обходил всех работавших, давал указания и разъяснения и беседовал на разнообразные темы. Во время этих бесед он обыкновенно присаживался к паяльному столу и искусно выдувал из стекла разные замысловатые вещицы, на что был большой мастер».
Оставив преподавание в университете, Бутлеров ее отошел также совсем и от преподавательской деятельности. Он продолжал чтение лекций на Бестужевских высших женских курсах, которые, как справедливо замечает В. Е. Тищенко, «могли бы называться бутлеровскими, если бы Александр Михайлович не отказался от места учредителя курсов, на которое, был выставлен кандидатом вместе с А. Н. Бекетовым и К. Н. Бестужевым-Рюминым».
