Его сын Коля был невысокого роста, худенький юноша 15 лет, сильно похожий на своего отца, такое же худощавое лицо с большим острым носом и выразительными глазами. Коля, попав в необычную для него обстановку, был молчалив и очень смущался, когда его кто-нибудь что-либо спрашивал. Среди нас не было ему товарищей по возрасту, поэтому он первое время сильно скучал.
* * *
Комбриг Гудков при помощи нас, разведчиков, тщательно следил за всеми передвижениями вражеских солдат и за состоянием их гарнизонов, находящихся вокруг Бука, где не было постоянной партизанской зоны. Поэтому фашистским агентам было очень трудно установить место базирования нашей бригады, но попытки они делали неоднократно. Ровно через неделю после того, как мы покинули наш «Терем» и перебазировались на новое место, часов в 11 дня по нашему санному следу, идущему к новому лагерю, появился одинокий человек, который, озираясь по всем сторонам, робко приближался к нашему хорошо замаскированному среди елок шалашу. Стоявший на посту часовой задержал этого путника и позвал на пост командира:
— Товарищ командир! Идите сюда! Я задержал какого-то постороннего человека.
Мы окружили этого неизвестного человека, и начался допрос.
— Вы куда и зачем шли по болоту? — спросил Агапоненко.
— А что, разве уже нельзя стало ходить даже по болоту? — нахально спросил неизвестный.
— Вы же знаете о том, что всем местным жителям запрещено далеко углубляться в леса Бука. Об этом знают все жители местных деревень. А вы откуда здесь появились?
— Я тоже местный житель.
— Так зачем же вы пошли по болоту, если знали партизанский запрет? — снова задал ему вопрос Агапоненко.
— Я искал стожок сена, который накосил летом здесь на болоте.
Слушая допрос этого невысокого роста с сивой бородой старика и услышав знакомые уже нам слова о поисках стожка сена, мы все, улыбнувшись, переглянулись между собой. Это уже второй старик, который ищет на болоте стожок сена. Притом он шел по санному следу с той стороны, где находился наш старый лагерь. Значит, он уже побывал там и, увидев заброшенную партизанскую землянку, решил идти дальше, по свежему санному следу. Это было очень подозрительно. Внимательно присматриваясь к пришедшему в наш лагерь старику, Егор Короткевич узнал его и, потянув за рукав Агапоненко, шепнул:
— Товарищ командир, отойдите на минутку в сторону. Я что-то вам хочу сказать.
Вместе со своим братом Алексеем и Агапоненко они отошли в сторону, и братья вполголоса сообщили нашему командиру:
— Мы знаем этого старика. Он из бывших кулаков. Во время коллективизации он был раскулачен и сослан из нашей местности. А теперь, видимо, вернулся в наши края. Пришел он сюда на болото, конечно, от немцев в разведку. Летом его еще не было в деревне, где он жил раньше, а вот теперь он наверняка явился к нам от немцев. И никакого сена он здесь не косил. Врет он все.
— Хорошо, хлопцы! Спасибо за сообщение.
Допрос этого старика длился более часа. Припертый к стенке, фашистский агент в начале допроса совсем заврался, а потом был все же вынужден признаться в том, что его послали на Бук немцы.
— Все равно вам, коммунистам и жидам, здесь на Буке не жить, — в отчаянии заявил он. — Все равно они вас всех здесь уничтожат. Немцы — это сила, а вы что? Так, какое-то сборище бандитов! Только народ грабите! — со звериной злостью сквозь зубы прокричал старик.
После допроса нам стало ясно, что это за «птица» попала к нам. Посоветовавшись о том, что нам делать, мы единогласно решили его расстрелять. Приговор привели в исполнение братья Короткевичи. И на этот раз немцам не удалось узнать, где находится наш лагерь.
На следующий день, под вечер, к нам в лагерь верхом на конях заявился Корсак вместе с Котлей. На въезде их остановил часовой.
— Агапоненко еще не уехал из лагеря? — спросил он часового.
— А вам что, он нужен?
— Да. Я приехал от комбрига Гудкова, и мне нужно увидеть его.
К Корсаку навстречу вышел Агапоненко и пригласил их в лагерь.
Я впервые увидел этого щеголевато одетого в черную танкистскую куртку старшего лейтенанта Корсака. Это был стройный, симпатичный молодой человек лет 30. Я был невольным свидетелем их разговора, который состоялся около костра. Не стесняясь нашего присутствия, Корсак прямо в упор заявил:
— По приказу комбрига Гудкова я назначен командиром агентурной разведки в бригаде. Мне и моим товарищам придется заниматься агентурной разведкой в немецких гарнизонах и в полиции. Вот поэтому я приехал к тебе, Николай, посоветоваться по всем этим вопросам предстоящей нашей работы.
— И кто же у вас в агентурной разведке? — спросил Агапоненко.
— Да вот пока мы вдвоем, — показав рукой на Котлю, ответил Корсак. — А потом я хотел бы забрать от вас из разведки еще одного разведчика — Багадяша. Как ты на этот счет думаешь?
— Ну, если так надо, то возьмите его к себе. Но мне жаль расставаться с моими разведчиками, — хмурясь, сказал Агапоненко, а сам про себя подумал, что Корсак подбирает себе своих дружков, бывших полицаев, а не берет бывших летчиков, Голикова или Ильина.
После этого разговора у Агапоненко закралась тревожная мысль, которая еще более укрепилась, когда Корсак отозвал его в сторону шалаша и там наедине попросил:
— Слушай, Николай, мне нужно будет узнать у тебя всех твоих связных в Толочине и в других немецких гарнизонах. А может быть, есть такие и в лагерях военнопленных. Ты понимаешь, — стал он упрашивать Агапоненко, — мне это сейчас очень нужно для налаживания прочных связей с гарнизонами противника.
Насторожившись еще более, Агапоненко дипломатично ответил:
— Дело вот в чем. Наша агентура — это очень тонкое дело. Чем меньше людей знает о ней, тем надежнее. Поэтому о своих связных в гарнизонах я тебе сообщить не могу. Давай налаживай связь сам со своими разведчиками. Ты не обижайся на меня, но наши агенты — это же советские люди, которые живут и работают в гарнизонах противника, находясь при этом все время под большим риском провала. С этим шутить нельзя.
— Ну ладно, боишься сообщить их имена мне? — довольно сухо и обиженно промолвил Корсак.
— Не обижайся на меня. Мою агентуру даже Гудков не знает.
— Ну, это ты напрасно. А если что случится с тобой, тогда вся твоя работа в гарнизонах пропадет и твои же связные не будут знать, как наладить им новые связи с партизанами.
На улице стало уже совсем темно, а напряженный разговор между Агапоненко и Корсаком все еще продолжался. Неожиданно он был прерван воем волков, подошедших к нашему лагерю. Лошади беспокойно забились на привязях около елок. Нам пришлось побольше подложить дров в костер, а лошадей подвести поближе к костру. Волки, с горящими в ночной темноте глазами, обступили наш лагерь. Стрелять из оружия по волкам мы не могли, так как боялись обнаружить расположение нашего лагеря. Пришлось в стаю волков бросать из костра горящие головешки. Корсак, ради озорства, найдя в шалаше случайно оставшуюся там глиняную крынку, начал в нее подвывать волкам. «Уу! Уу!» — неслось завывание стаи волков вокруг нас.
