К каким только врачам и профессорам я не обращался! Все было безрезультатно. Наконец, когда я совершенно разуверился в помощи медицины, мне посоветовали обратиться к гомеопатии.
Ко мне приехал известный в то время врач-гомеопат Дмитрий Петрович Соколов. Он прописал мне гомеопатическое лекарство, но главным образом предложил обратить внимание на дыхательную гимнастику, рекомендовав мне своего ученика Е. В. Зеленина, энтузиаста этой гимнастики.
В течение визита я все время внимательно разглядывал Дмитрия Петровича. Что-то знакомое, неуловимое мелькало во всей его докторской наружности. Где-то я его видел. Где-то мы с ним встречались в театральных кругах.
– Да нет, – отвечал Соколов, – в театрах бываю редко, трудно сказать, где вы меня могли видеть.
– Видел, Дмитрий Петрович, видел! – В театральном кружке, может быть? Нет, что-то не то, я вас знаю, но припомнить не могу.
– Вот раньше я бывал в яхт-клубе. Может, по яхт-клубу вы меня знаете?
И вдруг я ахнул. Да ведь это тот самый доктор с седыми усиками и волосами «бобриком», что был беком в первой хоккейной команде. Это тот доктор, которого можно было видеть на «скифе», идущем от стрелки до дачи яхт-клуба на Воробьевых горах: методически поблескивая на солнце загребавшими воду веслами, он шел на лодке-одиночке четыре-пять километров, купался, съезжая с потешной горки-лотка в воду, отфыркивался и так же методично отбывал обратно на стрелку, в Москву. Начались воспоминания о хоккее и гребле.
– Так вот, голубчик, – сказал на прощание Дмитрий Петрович, – занимайтесь дыхательной гимнастикой и полегоньку вернитесь к спорту. Вернитесь на каток, теннис, вернитесь к спорту на воздухе. Крупинки и капли принимайте, но лучше дыхательная гимнастика и спорт без крупинок, чем крупинки без них.
Не сразу, а постепенно я ожил. В двадцать шесть лет я вернулся на спортивные площадки. Преодолев некоторую неловкость, я пришел на ту же стрелку на гребную станцию МГСПС, попросил одиночку-«скиф», тут же перевернулся в воду, но начал тренироваться и не забывал лодки и в следующие годы.
Теннисом, лыжами, коньками, дыхательной гимнастикой я занимаюсь и по сей день. Жить не могу без них.
Мог бы я до пятидесяти лет играть без этих занятий Хлестакова? Думаю, что нет. Сохранил бы я ту степень работоспособности, которой обладаю в семьдесят лет? Думаю, что нет. Была ли бы почти совсем побеждена бронхиальная астма? Думаю, что нет. Какое наслаждение иметь возможность играть на теннисной площадке, ритмично передвигаясь по ней, ощущая плавную или стремительную работу всех мускулов тела, дышащего и наслаждающегося воздухом и солнцем. Прохладный душ завершает это наслаждение!
Интересно, что как-то, наблюдая игру в теннис, Мейерхольд сказал: «Как эта игра полезна для актера. Не говоря уже о физическом всестороннем развитии, она как бы учит своеобразному общению с партнером. Смена ее ритмов, нападение, сокрушающий смэтч или уход в защиту и смена темпоритмов напоминают идеальную актерскую схватку на сцене, учат актерскому диалогу, аналогичной словесной борьбе и развивают вкус к остроте и ощущению разнообразия ритмов в таком диалоге. Как и фехтование, теннис воспитывает вкус к активной и своеобразной цепкости в схватке партнеров на сцене. Удары мяча как бы заменяются активным движением и жестом на сцене».
Иной раз я выходил из театра, особенно после малоудачной репетиции, усталый, порой подавленный, и думал: «Скорее бы добраться домой и лечь. Сейчас идти на каток? Абсурд». Но раз или два по дороге я заставил себя зайти на каток. И что же? Покатавшись, поскользив по льду около часу и сняв коньки, легкой походкой я продолжал путь домой и вдруг, ощутив эту легкую походку, я вспомнил, как я плелся на каток, как устал после репетиции, и недоумевал, куда девалась усталость. Та, главным образом, мозговая усталость куда-то вовсе уходила или в крайнем случае сменялась уже другой, физической усталостью, после которой так приятен заслуженный и полноценный отдых.
Мне очень хочется привить актерской молодежи любовь к спорту и воздуху еще и потому, что работать всю жизнь актеру приходится на репетициях и спектаклях главным образом в душных помещениях. Какая ужасная духота в театрах бывает летом! Репетиции часто идут при закрытых окнах, так как мешает шум с улицы.
А тут еще собрания, заседания, концерты в еще более душных залах.
Мне хочется посоветовать еще одну дружбу с воздухом, к которой я пришел, к сожалению, когда я, в силу возраста, уже должен был сократить занятия по физкультуре и когда моя занятость сильно лимитировала эти занятия. Я стал спать на открытом воздухе летом и зимой. Когда я имею возможность, я сплю ночью на открытой террасе, зимой в теплом мешке (совсем как в «Безумном дне»), а летом просто под одеялом. Поверьте мне, что один такой сон стоит нескольких дней отдыха и удивительно восстанавливает силы. Молодые актеры мне часто говорят: «Что вы! У нас нет времени заниматься физкультурой и спортом. Мы заняты с восьми часов утра до поздней ночи». Я отвечаю: «А зубы у вас есть время чистить? Так вот: забронируйте один час для спорта и открытого воздуха и от этого часа и танцуйте. Все остальное, как бы оно ни было важно, – после этого часа. Так как в этом часе – источник жизни».
«Три вора». Смерть матери. Интерлюдия – лето 1922 года. Письмо Мейерхольда. «Не рыдай». Первый уход от Мейерхольда. Первая студия MXAT. «Герой» Синга. «Укрощение строптивой». Чехов и другие. Горькие мыслиПосле триумфа «Грозы» и «Великодушного рогоносца» я не мог избежать некоторого головокружения от успехов. Но головокружение это никак не влекло к успокоению на лаврах и хотя бы к небольшому отдыху. Сейчас диву даешься, когда вспомнишь, что через месяц после «Рогоносца» я уже играл в летнем театре «Аквариум» Тапиоку в пьесе «Три вора» по роману Нотари. Пьеса, согласно обычаям летних театров, была поставлена Закушняком в десять—пятнадцать дней, скромно, но убедительно и остроумно, и имела успех, которому предстояло развиться в дальнейшем, сначала в новой ее постановке года через два в возобновившем свою деятельность Театре имени В. Ф. Комиссаржевской под руководством В. Г. Сахновского, а потом в фильме «Процесс о трех миллионах» режиссера Я. А. Протазанова.
Так был окончен памятный и знаменательный для меня сезон 1921/22 года.
На этом взлете меня постигла катастрофа. Моя мать, только полгода тому назад выходившая меня от брюшного тифа, той весной также выходила от сыпного тифа приехавшую с Украины мою двоюродную сестру, поставила ее на ноги, а сама заразилась сыпняком и умерла.
