Начались различные эксцессы и с руководителями труппы и между нами самими. Тянуло к озорству. Так, Комарденков в редакции газеты прижал к стене Б. Ромашова, сотрудничавшего в этой газете и написавшего о нас не очень уважительную заметку. Я уже решил, что дело кончится скандалом, но редактор газеты довольно умиротворительно, не поднимая глаз от своего стола, говорил: «Ну что вы, товарищи, не надо, не надо...»
На крыше ресторана, где мы жили, я и Н. Я. Береснев дали блестящее «представление» на открытом воздухе. Повздорив на репетиции, мы так подрались, что готовы были сбросить друг друга с крыши в пропасть. В разорванных вдрызг рубашках мы наскакивали друг на друга, товарищи нас разнимали и усаживали, как арбитры на ринге, мы опять вскакивали и бросались друг на друга. На Провале остановились трамваи, и публика с любопытством следила за боксом на крыше-ринге.
Наконец, мы с художником Комарденковым взбунтовались окончательно и ушли из труппы. Уйти из труппы без копейки денег было, конечно, трудно, вернуться в Москву было невозможно, и хитрый Тодди считал, что при его режиме мы находимся в его руках. Но именно такая постановка вопроса и была для нас нестерпимой.
Трудности для нас не существовали, не задумываясь о завтрашнем дне, мы покинули Пятигорск и «зайцами» проехали в поезде до Кисловодска. Только вечером мы стали думать, где же нам ночевать. Не без помощи каких-то жильцов «Гранд-отеля» мы первую ночь провели в пустых нарзанных ваннах, которые нам пришлось покинуть в 5.15 утра, так как в это время начинался уже прием ванн. Следующую ночь мы провели лучше. Мы узнали, что верхний этаж «Гранд-отеля» ремонтируется. Мы проникли в комнату, где ремонт был почти закончен и стояли две кровати, правда, без белья. Вывернув в коридоре лампочку, мы ввернули ее в этой комнате, что сделало ее уже совсем комфортабельной, и провели ночь лучше, чем предыдущую. На следующий день этаж был сдан в эксплуатацию, ванны заперты на ключ, и мы вынуждены были переехать куда-нибудь из «Гранд-отеля», тем более что швейцар начал упорно добиваться от нас, в каком номере мы живем.
Пришлось без копейки «снять» комнату у одной из кисловодских хозяек. На два следующих дня мы были обеспечены жильем, так как хозяйка эти дни еще не требовала денег, но потом она уже стала нас выпускать из дома только поочередно, оставляя в залог кого-либо из нас. Достаточно проголодавшиеся, мы встретили в парке мейерхольдовского студента Рошаля. Перехватив у него взаймы скудную мелочь, мы купили на нее хлеба и пару арбузов, которыми и питались некоторое время. В тот же день мы, приняв в свое содружество Рошаля, пошли к директору курзала Валентинову и предложили ему провести на открытой сцене курзала оригинальный вечер. Вечер в основном должен был заключаться в следующем: все мы вместе выходим на эстраду, водружаем на вешалку пиджаки и оказываемся в мейерхольдовской прозодежде; Рошаль как ученик Мейерхольда на режиссерском факультете делает сообщение о положении на театральном фронте в Москве, затем я читаю Маяковского, заключает вечер Комарденков, который говорит о «конструктивизме» и о роли художника в современном театре. Это предприятие должно называться «Путешествие по аванпостам современного искусства».
На наше счастье и к нашему неимоверному удивлению, оказалось, что сын Валентинова также учился у Мейерхольда. Он по-отечески отнесся к нашему предложению, разрешив нам провести этот вечер, учитывая, конечно, наше бедственное положение и что в случае отказа мы у него же будем просить взаймы. Вечер был назначен чуть ли не на следующий день. Мало было получить помещение. Надо было подумать и о сборе, то есть, чтобы пришла публика. Тут же на дворе курзала мы стали расписывать афиши и плакаты с зазывающими заголовками. Но этого показалось нам мало, мы вытащили из реквизита театра, с разрешения того же Валентинова, бутафорскую шлюпку с парусом, поставили ее в центре Кисловодска, на так называемом «пятачке», и написали: «Плывите, путешествуйте по аванпостам современного искусства! Курзал, такого-то числа». Бутафорскую коляску мы поставили перед вокзалом и написали: «Поезжайте путешествовать по аванпостам современного искусства!» Вечером, во время одного из антрактов оперетты, мы вышли на террасу здания театра, стали на балюстраду, Комарденков протрубил в трубу, а я и Рошаль возвестили в рупоры: «Граждане, завтра – здесь в курзале – состоится путешествие по аванпостам современного искусства. Спешите! Спешите на путешествие!»
На следующий день, улизнув от хозяйки и подходя к открытой музыкальной раковине, мы увидели, что половина дела сделана. Народу было предостаточно. И более чем достаточно для того, чтобы тревожно засосало под ложечкой. Но все шло достойно. Мы четко и бодро вышли, сняли и повесили пиджаки, и Рошаль первым бросился в путешествие. Его речь была прослушана с большим интересом. Я звонко выложил все стихи Маяковского, которые знал наизусть. Я говорю все, так как надо было для «времени» читать больше. Последним выступал Комарденков. На всякий случай, мы ретировались со сцены, оставив его одного. Он говорил неплохо, но при объявлении об окончании вечера ему пришлось самоотверженно принять на себя несколько несвежих помидоров, брошенных неудовлетворенной частью зрителей. Однако мы ощущали и успех, поэтому нам не пришлось стыдливо бежать с места боя. Haoбoрот, мы расположились довольно большой компанией тут же на веранде ресторана, дав волю изнывшим от поста желудкам.
Но, увы! Мы еще плохо разбирались в «сборах» и вообще плохо считали деньги. Через два-три дня пребывания в Кисловодске обнаружилась никчемность нашего дальнейшего пребывания здесь и то, что оставшихся от «сбора» денег не хватает на покупку билетов до Москвы даже в неплацкартном вагоне. Тут вдруг мы вспомнили, что Комарденков обнаружил в кармане записочку, которую, провожая нас, на всякий случай, сунул ему милый и симпатичный юноша Ю. Саблин. Он был поклонником «левого» искусства, активным участником Гражданской войны, смелым большевиком, а происходил из семьи книгоиздателей Саблиных. Записочка была адресована его бывшему товарищу по фронту, в то время командующему Кавказским военным округом.
Утром мы уже были в Пятигорске и подходили к особняку, где жил командующий.
Просьба у нас была скромная: помочь добраться до Москвы.
Командующего мы так и не увидели, но его помощник вышел и дал нам два военных литера до Москвы и два удостоверения, в которых указывалось, что я и Комарденков являемся демобилизованными красноармейцами и следуем из Тифлиса в Москву.
Поздним вечером в Минеральных Водах мы сели в московский поезд, с наслаждением вытянулись на наших плацкартных верхних полках и, находясь душой уже в Москве, погрузились в сладостный сон.
