Серебряному, Бронзовому и Железному веку, но попал в засаду сзади.
Сначала — из-за рекламы и беспрестанного мордобоя — возненавидел ТВ. И хотя, по иронии судьбы, приглашаюсь туда довольно часто, но любые «ток-шоу» и «круглые столы» отвергаю с порога. Затем отключил радиоприемник: тоже из-за рекламы — и перешел за завтраком, обедом и ужином на все ту же классику, только дискетно-сидиромную.
Затем сообразил, что любая поездка для встречи с любым искусством для меня осталась в XX веке. Слишком много неудобств с транспортом. Уж лучше плохое ТВ, чем самый хороший театр. Я очень надеялся на свои домашние сокровищницы искусства, но просчитался и тут. Выяснилось, что раскрывать в миллионный раз любимого классика — лучше просто посидеть и помечтать-повспоминать о нем. А неклассика раскрывать изначально не хочется. Как сказал по этому поводу один из Марков (Захаров или Розовский — не могу вспомнить): я сам так умею.
Короче говоря, искусство перестало быть частью моей жизни. Оно, как некогда любимая женщина, предало меня. А наукой, как уже говорилось, я больше не могу заниматься — она сделалась для меня хуже политики. Чего еще исследовать, когда все уже исследовано-переисследовано, а ни выхода на публику, ни результатов (в смысле пользы) все равно нет. Словом, вновь и вновь видится кошмарный сон: я в одиночку карабкаюсь по каменистой скале, вот-вот сорвусь, а далеко внизу — страшное темное море.
И вот только туч открывается, что весь кошмар — впереди. Я — не только воспитанник русской классики. Я еще и продукт западной цивилизации нескольких последних веков, которая близится к своему концу.
Мы не сразу сообразили, что происходит. Мы начали рутательски-рутать своих детей, внуков и правнуков за то, что они перестали читать книги (только из-под палки, как наказание!), но зато, в отличие от нас, еще на горшке в малышовой группе отлично ладят с компьютером, блаженствуют в мире клипов, приводящих нас в исступление, и лучше чувствуют себя в виртуальности Интернета, чем в реальности бытия.
Итак, моя жизнь дважды прожита зря. С одной стороны в ритуальных танцах диких талибов. С другой — в смешной роли древнего шумера, который высекает какие-то клинышки на своих кирпичиках, тогда как вокруг все ловят кайф от совсем других наркотиков.
Правда, и век любителей нынешнего кайфа не долог. За ним уже зримо прорисовывается совершенно новое будущее. Но мне от этого не легче. Я чувствую себя одиноким на берегу своей утопающей Атлантиды, спешно дописываю последние строки, запечатываю их в бутылку и бросаю ее в надвигающийся Новый Океан.
Русская деревня начала ХХ в.
Трактор «Фордзон». 1924
Страстная площадь в Москве. Начало 1930-х гг.
Трамвайная остановка «Соломенная сторожка». 1951
Посадка в трамвай. 1932
Продажа мороженого. 1930-е
Эвакуация московских заводов на Урал. Осень 1941
От школьной парты — к станку. 1942
Занятия школьников по военной подготовке. 1942
Отработка приемов штыкового боя. 1944
Здание МГИМО у Крымского моста
Москва-река. 1950-е
Калитниковский птичий рынок. 1956
За праздничным столом. 1950-е
Очередь к гробу Сталина. 1953
Игорь Васильевич Бестужев-Лада (1927–2015)
