* * *
Все единодушны в том, включая и недружелюбно настроенных к ней биографов, что после рождения второй дочери — Татьяны — императрица стала куда щепетильнее относиться ко всяким суждениям о ней, а постоянные поиски надежных подруг, которые могли бы вывести ее из добровольной изоляции, заставляли иногда терять самообладание и даже не контролировать свои поступки.Можно ли в такой связи утверждать, что такая атмосфера, противоречившая ее доброжелательной натуре, натуре, жаждущей постоянно человеческого тепла, предвещала в ней первые признаки психической неуравновешенности?
Говорят также, что она ничего не понимала в русском характере. Не потому ли, — заметим мы в ее оправдание, — что ее характер тоже было не так легко понять.
Капризный, нетерпимый характер большинства дам из высшего света, хотя некоторые из них и могли стать ее доверительными компаньонками, напротив, отдалял от них Александру, которая совсем не важничала, но не могла, была не способна, терпеть их резких перепадов в настроении, непредвиденных крутых поворотов, так как сама привыкла к простоте в обращении, к прямоте и искренности.
Стоит ли после этого удивляться, что несчастная царица все больше углублялась в изучение православия, постоянно искала в религии, в сверхъестественном, ту сердечную теплоту, которую ее сердце в полной мере ей не давало. Ее несгибаемый характер не позволял ей легко менять свои пристрастия, — симпатии и антипатии, — что резко контрастировало с духом угодничества и лицемерия придворных.
К тому же русская знать все больше замыкалась в своем узком кругу. Она обычно не допускала к себе и высокопоставленных чиновников, даже министров империи, если они были низкого, не патрицианского происхождения.
Придворные дамы, ее фрейлины, — все дарили ей заученные, принужденные улыбки, но при всех ее попытках сблизиться с ними оставались холодно недоступными.
Как же ей в конечном итоге не отвернуться от такого язвительного, изливающего яд общества, которое, включая и членов ее собственной семьи, замечали и злобно комментировали каждый ее неверный шаг, каждую, совершенную ею поневоле ошибку.
Ей было просто необходимо, чтобы избегать этих льстивых реверансов и поклонов, этих многозначительных умолчаний со стороны многих в ее окружении, проявлять свое высокомерие, которое тут же вызывало град упреков. Распространялись слухи, что она — самодовольная великая гордячка и к ней невозможно подступиться.
Великая княгиня Мария Павловна, вдова великого князя Константина Александровича, так и не сумела вывести ее из того монашеского молчания, которым она отвечала на нескромные авансы большинства светских дам. Только одна королева Греции, Ольга Константиновна, всегда имелак ней беспрепятственный доступ последние три года девятнадцатого века. У королевы был замечательный характер, она была наделена чисто природной добротой, и всегда сильно переживала, когда видела с какой ненавистью императрица-мать относится к своей невестке.
Еще одному человеку удалось заручиться симпатией Александры. Это стало таким важным событием, что все петербургское общество вместе с царской семьей открыто высмеивали происходившее.
Речь идет об очаровательной смуглой молодой женщине, которой в ту пору было лет тридцать, дочери старого короля Черногории Николая I Негоша. Она была так несчастна в своем первом браке с герцогом JIейхтенбергским. Эта принцесса была вынуждена согласиться на развод, что, конечно, испортило ей всю жизнь. Жестокость, проявляемая к ней ее супругом, заставила ее покинуть неустроенный семейный очаг. Александре было об этом хорошо известно. Страдания, выпавшие на долю этой несчастной женщины, сближали царицу с ее дальней родственницей. Повсюду все говорили, что Мария Федоровна постоянно опекала княгиню вместе с ее сестрой Милицией Черногорской, супругой ее кузена, великого князя Петра Николаевича, но та ответила ей черной неблагодарностью и императрица отвернулась от нее.
Анастасия, которую обычно все называли Стана, обладала чисто славянским характером, любила все сверхъестественное, оккультизм и все связанные с магией науки. Ее сестра полностью разделяла вкусы и пристрастия сестры, и обе они прославились при дворе тем, что принадлежали к обществам магов, теософов и имели склонность к изучению иных религий.
Так как ни та, ни другая, не желали в силу своего свободолюбивого характера, подчиняться скрытой власти вдовствующей императрицы, то все на них глядели косо. Им придумали обидные прозвища — «черная чума» за то, что они часто отпускали весьма язвительные, но правдивые замечания по поводу выходок многих членов императорской семьи.
Когда Александра узнала в каком трудном положении оказалась княгиня Стана Лейхтенбергская, она пожалела ее, ее несчастную судьбу, и увидела в ней свою союзницу, ведь и ее, как Стану, осыпали упреками из Аничкова дворца, ее, как Стану, постоянно осуждали те члены царской семьи, которых определенные дипломаты без особого уважения называли «старым двором».
В конце весны, когда царица почти никого не видела у себя из-за недавно перенесенных родов, для этой миловидной, разведенной женщины она сделала исключение. Черногорской княгини все сторонились из-за ее нового положения разведенной и из-за ее резкого, прямолинейного характера, который многим не нравился.
Великий князь Николай Николаевич и его брат Петр Николаевич тоже стали исключениями, Александра не проявляла к ним такой холодной сдержанности, как к остальным членам семьи Романовых, и поэтому те были частыми гостями во дворце императрицы в Царском Селе.
Императрица очень скоро стала «спасать» свою протеже, ограждать ее от презрительного к ней отношения из-за того, что она теперь — «разведенная». Николай Николаевич, старший дядя Николая II, слишком легкомысленно с юмором, относился к своему высокому титулу — Ваше высочество. Он на самом деле был человеком высоким, его рост — два метра, и, как и его племянник Александр III, внушал всем уважение только одним своим присутствием, своей подтянутой фигурой военачальника и воинственным видом.
Александру вдруг осенило: почему бы этому свояку Анастасии не стать еще и мужем молодой разведенной женщины? Она не ошиблась в расчетах. Она проявила инициативу, чтобы покончить со всеми злостными слухами в отношении Анастасии и усмирила быстро тех, кто выступал с критикой ее матримониального прожекта.
Великий князь Николай Николаевич все же женился на Стане (в 1907 году), и таким образом обе дочери короля Черногории стали еще и свояченицами, — случай довольно редкий и оригинальный!
