В нашем взводе был персонаж по фамилии Столяров. Он был помешан на идее, что ему не хватает еды, просто желудочная клептомания какая-то. Столяров слонялся по казарме и задавал вопросы, нет ли у кого печенья или батона. На обед он всегда носил с собой банку консервов, которую там же и приканчивал вместе со всеми причитающимися солдату обеденными ингредиентами. Каждое утро начиналось с того, что Столяров с двумя оцинкованными ведрами, предварительно их отдраив, обливался водой прямо на улице. Ангина не пощадила любителя моржевания, и он слег в лазарете с температурой длиной в сорок ртутных делений. Но все равно продолжал обливаться, говоря, что может вылечиться только так! Был издан неофициальный указ: за поимку Столярова с ведрами начальство обещает небольшое вознаграждение. Мне вспомнились крысы на корабле, за поимку которых тоже обещалось вознаграждение.
Стрельба из автомата – единственное пиф-пафное развлечение, которое ожидало будущих выпускников Университета телекоммуникаций между освоением стратегического оружия БСЛ (большая саперная лопата) и нарядами. В городе мы уже успели пофукать из пистолета в тире Суворовского училища, но один раз не в счет. Когда тебе дают в руки Макаров, предварительно отутюжив мозги лекциями по технике безопасности, ты уже мало что соображаешь. А когда дается команда, и пять человек слева и справа начинают палить, то такое ощущение, что звуковая волна смещает голову к плечам. Я продырявил бумажную область с названием «молоко», и особо по этому поводу не расстроился.
Другое дело автомат. Долгие россказни о том, как мальчик застрелил лейтенанта (стоял, стрелял очередями, автомат повело влево, финита ля комедия), или как посреди учений на горизонте был замечен глухой старичок-грибник, затерявшийся между деревцами, способствовали напряжению нервов. Одиночными выстрелами стрелять запрещено. Только очередями. Произнести про себя «двадцать два», выжимая курок мягко и нежно, как автомобильное сцепление. Двадцать два – и несколько человеческих жизней, утрамбованных в пули, понеслись навстречу мишени, преодолевая силу земного тяготения и сопротивление воздуха.
Полковник Качаев – единственный адекватный военнокафедровский офицер среди тех, что сопровождали нас, выступил с прощально-приветственным словом.
– Вам предстоит поразить три мишени. После того, как уложили первые две, можете выпустить по третьей все, что осталось в магазине. Заодно порезвитесь.
Закомпрессованная голова мало что восприняла. Ничком в окоп, «К стрельбе готов!», стометровка до первого муляжа, который требуется сбить конусообразными свинцовыми козявками, вылетающими из огнестрельной ноздри. Я положил первые две мишени, нажимая на коготь курка ласково, как учил ковбой Мальборо Харли Дэввидсона: курок не член – не надо его дрочить. Затем стал вспоминать слова ковбоя Качаева, пытаясь понять, какое право мне дают оставшиеся патроны. Уложив третий «танк», я дал себе и автомату просраться, расстреляв дальние кустики, пока магазин не опустел. Когда Павлик повернул голову, то увидел бледного лейтенанта.
– Ты по кому стрелял? – спросил он дрожащим голосом.
– Ни по кому, – ответил я.
– Это… Это нельзя, – сказал он, выдрав автомат у меня из рук, как сорняк из грядки.
Автоматическое оружие манит к себе мужскую особь. Это магнитное поле, попадая в которое, ты теряешь контроль, создавая индукцию латентного желания – убить. Отголоски желания можно почувствовать, просто подержав в руках вороненую сталь, заглянув в колодезное дуло пистолета, на дне которого плещется будущая кровь противника. Азартные люди пытаются сдерживать свою страсть к рулетке, зная, до чего она может довести (Достоевский последние штаны закладывал). Прежде, чем давать человеку в руки автомат, его (человека) нужно протестировать на предмет предрасположенности к убийству. Не исключено, что первый выстрел по мишени станет первым шагом по дороге судьбы. В конце дороги будет летальный исход жертвы в связи с попаданием в ее голову инородного тела размером с муху, оставившую в исходной точке гильзу помета.
Когда мы въехали в квартиру на Моховой улице, владелец пошивочного цеха, располагавшегося там до нас, проинструктировал меня на предмет соседей, канализации и крыс. Потом посмотрел в потолок.
– Что еще? – сказал он в задумчивости, почесав средней величины живот. – Да, чуть не забыл. Вот в этой перегородке, под потолком, видишь, прорезь? Там лежит штучка. Я ее завтра заберу, сейчас не могу. Не лазай туда. Не надо.
Я, естественно, слазал. Достал завернутый в тряпку предмет, оказавшийся самопальной волыной с глушителем и двумя обоймами. Как же хотелось выстрелить. Хоть в стенку. Гипнотическое воздействие маленького, неигрушечного пестика, чьи функции включают в себя расстановку точек в жизни людей, выбранных его хозяином. Так впадают в религиозный транс, не осознавая последствий своих действий.
Для людей, прошедших четыре семестра армии, начиная с «духа», заканчивая «дембелем», автомат Калашникова вызывает меньшую ностальгию, чем у меня, потому что для них он стал сродни венику, которым были подметены гектары плаца. С автоматом через плечо они заступали в наряд, совершали марш-бросок, ездили на войсковые учения и т.д. Не исключено, что загреми я в войска дяди Васи (ВДВ) или морскую пехоту, то самое известное оружие в мире стало бы для меня рядовым воспоминанием, затерявшимся в ряду более ярких событий (самоволка, гауптвахта, отвальная и привальная). Но в данном случае отбойник с прикладом, прогрызающий острым носом человеческую плоть со скоростью более 600 метров в секунду, приблизил к пониманию катастрофы под названием «Война».
Есть версия, что население земного шара живет под игом советского мифа: автомат Калашникова не изобретен Калашниковым. Совершенно случайно я наткнулся на свидетельство биографа автоматного родителя. Позволю привести его без купюр: «Я имел несчастье писать его (Калашникова) мемуары (изданы в «Роман-газете», года два назад). Хотя редакторы и «отшлифовали» оригинальный текст, прочитайте – и поймете: Михаил Тимофеевич вообще не имеет отношения к оружию его имени. Дезертировал из воинского эшелона, отправляемого на фронт. Чтобы избежать наказания, написал письмо Сталину, что изобрел новый чудо-автомат (реально сделанный по его чертежам в железнодорожной мастерской «автомат» вообще стрелять не мог). Сталин, недолюбливающий профессора Дегтярева, повелел сделать сержанта Калашникова с неполным средним образованием начальником оружейного КБ. Все машинки, носящие имя калашникова (большой буквы он не заслуживает), сделаны не в КБ Калашникова, а в ОКБ Ижмаша (серийного завода). Сам же Михаил Тимофеевич, хоть и носит генеральский мундир, остался тупым сержантом. Писал его воспоминания за деньги (не один, в коллективе таких же… писателей), сейчас стыдно, но семью кормить приходилось. Зато постарался показать его истинную сущность, и, похоже, удалось, несмотря на редакторские правки. Калашников сие творение подписал – то есть историческая правда подтверждена «автором». Читайте! Скромный писатель чужих мемуаров».
