Дойдя до четвертьфинала, играю с Дэвидом Уитоном. После трех сетов я впереди, 2–1, и уже отыграл две подачи в четвертом сете, но чувствую, что потянул сгибающую мышцу бедра, которая отвечает за подвижность сустава. Хромой я не могу продолжать игру. Уитон без труда одерживает победу.
Вернувшись с корта, говорю Венди, что мог бы выиграть турнир: здесь я чувствовал себя куда лучше, чем во Франции. Чертово бедро.
Хорошо, что наконец-то я захотел победить. Быть может, мои желания, сделав круг, устремились в правильном направлении?
НА МНЕ ВСЕ ЗАЖИВАЕТ БЫСТРО. Через несколько дней бедро уже в порядке, но меня все еще гложет беспокойство. Отправляюсь на Открытый чемпионат США и проигрываю в первом раунде. Подумать только, в первом раунде! Но хуже всего то, как я это делаю. Я играю с Киркштейном, старым добрым Киркштейном, — и мне вновь совершенно не хочется бороться. Я знаю, что могу победить, но мне не нужна победа. Не хочется тратить на нее силы. Я ясно осознаю, что такое безразличие — от нехватки вдохновения. Даже не пытаюсь делать вид, что настроен на победу. Пока Киркштейн бегает, тяжело дыша, я взираю на него, утратив всякий интерес. И лишь потом мне становится стыдно.
МНЕ НУЖНО СОВЕРШИТЬ какой-то решительный шаг, чтобы вырваться из железной хватки неудач. Уверен, что таким шагом может стать переезд в собственное жилище. Я покупаю типовой дом с тремя спальнями в юго-западной части Вегаса и обустраиваю в нем идеальное жилище холостяка — точнее, пародию на него. Одну из спален превращаю в зал игровых автоматов, устанавливая туда классические игры — «Астероиды», «Космические захватчики», «Защитник». Я мастерски играю в каждую из них и намереваюсь еще больше отточить свое мастерство. Устраиваю в гостиной домашний кинотеатр с суперсовременным звуковым оборудованием и сабвуферами, вмонтированными в диваны. Столовую переделываю в бильярдную. По всему дому расставляю кожаные кресла — кроме гостиной, где разместился огромный, обтянутый плотным зеленым шелком и туго набитый гусиным пухом диван, состоящий из нескольких модулей. В кухню я заказываю автомат для разлива газированной воды, заполняемый моим любимым лимонадом Mountain Dew. Здесь же установлено несколько кранов с разливным пивом. На заднем дворе — большая ванна и бассейн с черным дном.
В полный восторг меня приводит спальня, стилизованная под пещеру: все предметы в ней — густого черного цвета, а темные шторы не пропускают внутрь ни малейшего солнечного блика. Это дом для подростка, находящегося в изоляции, мальчика-мужчины, который стремится отгородиться от мира. Я хожу по дому, по этой супермодной детской площадке, — и восхищаюсь собственной взрослой самостоятельностью.
В 1992 году вновь пропускаю Открытый чемпионат Австралии. Я еще ни разу не участвовал в нем, и, похоже, сейчас не время начинать. Зато участвую в Кубке Дэвиса, и очень удачно, — может быть, потому, что проходит он на Гавайях. Мы встречаемся с командой Аргентины, и я выигрываю в обоих своих матчах.
Вечером накануне последнего дня турнира мы с Венди отправились выпить в компании Макинроя и его жены Татум О’Нил. Перебрав, я завалился спать около четырех утра, надеясь, что кто-нибудь сможет подменить меня в субботу в проходном матче, никак не влияющем на исход турнира. Увы, ничего не получается: с похмелья, мучимый жаждой, я все-таки должен играть с Джайте, чью подачу когда-то поймал рукой. К счастью, у соперника тоже похмелье. Мы оба не в состоянии держать ракетки. Чтобы спрятать налитые кровью глаза, я играю не снимая темных очков. Тем не менее играю неплохо. Не напрягаюсь. Выигрываю матч и, уходя с корта, размышляю, какой урок могу извлечь из этой победы. Могу ли я оставаться столь же расслабленным, когда ставки высоки, когда речь идет о Большом шлеме? Может быть, мне на каждый матч выходить с похмелья?..
Через неделю обнаруживаю на обложке журнала Tennis свою фотографию, на которой я забиваю победный мяч в темных очках Oakley. Через несколько часов после того, как журнал поступил в продажу, мы с Венди сидим в моей холостяцкой берлоге. Неожиданно у ворот сигналит грузовик службы доставки. Мы выходим.
— Распишитесь здесь, — представитель службы доставки протягивает мне бумагу.
— Что это?
— Подарок. От Джима Джаннарда, основателя компании Oakley.
Кузов грузовика медленно открывается, и из кузова выезжает красный Dodge Viper.
Что ж, приятно осознавать, что, даже если я проиграл в теннисе, мне есть место в рекламе.
МОЯ ПОЗИЦИЯ в мировой классификации все ниже — уже не вхожу в первую десятку. Единственные соревнования, на которых я чувствую себя уверенно, — это Кубок Дэвиса. В Форт-Мейерс помогаю американской команде разгромить Чехословакию, выиграв оба своих матча. За исключением этого, успехи я демонстрирую лишь в игровом автомате «Астероиды».
На Открытом чемпионате Франции 1992 года я, наконец, беру верх над Питом. Затем вновь встречаюсь с Курье, на этот раз — в полуфинале. Воспоминания о прошлогоднем фиаско еще болезненны — и я вновь проигрываю, на сей раз в трех сетах. И вновь Курье, зашнуровав кроссовки, отправляется на послематчевую пробежку: победа надо мной все еще не требует от него значительного расхода калорий.
Побитый, я отправляюсь во Флориду к Нику залечивать раны. Там даже не беру в руки ракетки. С неохотой выхожу на единственную тренировку на корте с твердым покрытием в академии Боллетьери, после чего мы летим на Уимблдон.
В 1992 году этот стадион собрал целое созвездие теннисных гениев. Курье, после двух недавних побед в турнирах Большого шлема завоевавший статус первой ракетки мира. Пит, чья игра становится все лучше и лучше. Стефан Эдберг, демонстрирующий совершенно сумасшедшие успехи. Я посеян двенадцатым, хотя, судя по уровню игры, должен был оказаться еще ниже.
В первом круге моим соперником оказывается россиянин Андрей Чесноков. Проигрываю первый сет. Я разочарован, ругаю себя, судья уже сделал мне несколько замечаний за нецензурную брань на корте; в ответ едва не разражаюсь новым залпом ругани. Но вместо этого решаю поразить его, а заодно и остальных тем, что сумею взять себя в руки и остаться невозмутимым. Так и выходит: выигрываю три следующих сета.
Я в четвертьфинале играю против Беккера — финалиста шести из семи последних Уимблдонских турниров. Фактически здесь его домашний корт, его место силы. Но в последнее время я неплохо изучил подачу Беккера. Обыгрываю его в двухдневном матче из пяти сетов. Воспоминания о Мюнхене, покойтесь с миром!
В полуфинале мой соперник — Макинрой, трижды победитель Уимблдона. Ему тридцать три, его карьера близка к завершению, и на этом турнире он — несеяный игрок. Сегодня Макинрой — аутсайдер, однако, памятуя о его былых заслугах, болельщики, разумеется, мечтают о его победе. Где-то в глубине души я тоже желаю ему выигрыша. Но побеждаю в трех сетах, я — в финале.
