В «Д-1» они, то есть шурави, были приглашены на ленч по случаю какого-то торжества (сейчас уже неважно какого). И на том ленче особенно заискивающе расхваливали и взаимодействие войск, и дружбу между советским и афганским народами. Это насторожило наших командиров. Тем более что афганцы всячески продлевали присутствие советских офицеров — мероприятие продолжалось и тогда, когда за окнами наступила темнота.
Но шурави оказались бдительными. Они сопоставили поведение хозяев с поведением в последние дни кандагарских мулл — по-особенному, более церемониально, чем обычно, проводивших намазы, и пришли к выводу, что готовится какое-то торжество.
На заискивающее расположение афганцев наши решили откликнуться по-своему. С полным почтением к руководству корпуса и генерал-губернаторству зоны в Кандагар были введены три роты 70-й бригады — для охраны местных органов власти и их обороны в случае нападения неприятеля. Однако среди главных объектов, находившихся в нашем поле зрения, была, разумеется, радиостанция.
Позднее мне стало известно, что эти действия на самом деле сыграли если не решающую, то значительную роль в предотвращении повторения гератских событий в Кандагаре.
Когда в Кандагаре получили информацию о том, что произошло в Герате, то 70-я бригада была приведена в состояние полной боевой готовности. Генерал Левченко привел в состояние полной боевой готовности 15-ю пехотную дивизию второго АК и ввел в Кандагар один из танковых батальонов 7-й танковой бригады для патрулирования улиц.
Меня это, конечно, вполне удовлетворяло: были предприняты своевременные действия для предотвращения — вслед за гератскими событиями — восстания в Кандагаре.
Я проинформировал своих офицеров о положении в нашей стране, в Афганистане, рассказал о том, как идут боевые действия, о происшедшем в Герате, просил мужественно и стойко переносить тяготы армейской жизни в этих условиях. Судя по всему, мои слова воспринимались с должным пониманием.
Вот, пожалуй, и все о Кандагаре.
Я остался ночевать в 70-й мотострелковой бригаде, в автобусе. Бруниниекс и Карпов находились поблизости. Рафи со своим адъютантом остались у командира 2АК Мир Тохмаса.
Поздно ночью меня разыскали по телефону Черемных и Самойленко. Они только что вернулись из посольства с доклада, где заодно и плотно пообедали.
Самойленко доложил, что в посольстве скандалят.
— И пьют водку. При этом Козлов на нашей стороне. Он сегодня Фикряту отрубил: дескать, прохвостов плодите и поддерживаете. Табеев в долгу не остался, назвал Козлова свистуном, а не политиком. Козлов, ясное дело, наполнил фужер, выпил и спел: «Ах, зачем эта ночь так была хороша? Не болела бы грудь, не страдала б душа…» и ушел.
— Ладно, пошутковали и хватит, — прервал я Самойленко — Готовьте спектакль на учебном центре. До моего прилета к ним не ходите. Разговор окончен.
Рано утром вылетели на трех вертолетах в Гардез, как обычно прибегнув к мерам предосторожности — то есть мы с Рафи летели в разных машинах.
В Гардезе размещался штаб ЗАК. Этот корпус включал три пехотные дивизии — 13-ю, 14-ю и 25-ю, 22-й горнопехотный полк и полк «командос». Корпус дислоцировался на территории провинций Пахтия и Пактика, прикрывая кабульское направление с юга, на трассах Хост-Кабул и Газни-Кабул. Командовал корпусом человек известной и древней фамилии — генерал-лейтенант Гулям-Наби.
Встречать министра обороны по всем правилам должен был бы именно командир корпуса. Но ожидал нас на летном поле лишь его начальник штаба и, разумеется, советник при командире корпуса генерал-майор Жолнерчик (опытный, энергичный и властный генерал).
Предупреждая мой вопрос о командире корпуса, начальник штаба сообщил, что комкор пребывает у себя дома.
Министр обороны не смог скрыть смущения. Я спросил: куда поедем? Рафи, перемолвившись с начальником штаба, сказал, что поедем к комкору домой.
Поехали.
Обыкновенный по афганским понятиям дворец, огражденный трехметровым дувалом, за которым раскинулся сад с бассейном. Несмотря на зимнее время, когда все, естественно, промерзало, чувствовался уход за хозяйством.
Вошли в холл. Через раскрытую в гостиную дверь я увидел большую комнату, убранную коврами. У дальней стены с тремя окнами, на возвышении, обложенный с трех сторон подушками, сидел человек лет 45–47 с красивой курчавой шевелюрой и ухоженной бородой с проседью. Одет он был в халат, шелковые шаровары и носки.
То был командир Третьего армейского корпуса, генерал-лейтенант вооруженных сил ДРА Гулям-Наби.
Справа от хозяина стояли несколько столиков, покрытых салфетками и уставленных фруктами и бутылками с напитками.
Рафи, поспешно сняв ботинки, на полусогнутых ногах короткими шажками приблизился к Гулям-Наби. Хозяин протянул руку министру обороны, и Рафи — о, Аллах! — приложился к руке губами. Затем они троекратно прикоснулись друг к другу щеками.
Я впервые увидел подобную сцену.
Я тоже снял ботинки — а что делать? Хорошо, что одет был в афганскую униформу без знаков различия, иначе выглядел бы не очень ловко в форме генерала Советской Армии и — в носках!
Подошел я вплотную к Гулям-Наби и увидел протянутую для поцелуя руку. Ну уж хрен-с-два!..
Пожал руку, заметив, как по лицу хозяина пробежала легкая тень, однако наши бороды соприкоснулись трижды в традиционном приветствии.
Не знаю, целовал ли ему прежде руку генерал Жолнер-чик. Думаю, что нет. Во всяком случае, сейчас он ограничился рукопожатием. Ну а начальник штаба 3-го корпуса, естественное тоже подобострастно поцеловал руку хозяина, а переводчик — тем более. Мой же переводчик Костин остался на высоте, поприветствовав генерала лишь наклоном головы.
Сели. Обменялись общими вступительными фразами. Мухамед Рафи почти в оцепенении смотрел на Гулям-Наби, явно не способный выдержать роль визиря и вести деловой разговор. Пришлось мне самому взять инициативу.
Сначала я рассказал Гулям-Наби о гератских событиях. Комкор не выказал никакой заинтересованности в услышанном. Похоже, мысли его витали где-то далеко-далеко.
Я поинтересовался положением дел в корпусе.
Он, не стесняясь, ответил, что Аллаху это положение, очевидно, лучше известно.
— Аллаху-то, конечно, известно, кто же будет в этом сомневаться! Но, может быть, командир корпуса сумеет проинформировать меня и визиря об укомплектованности корпуса людьми и техникой?
Гулям-Наби, однако, дал мне твердо понять, что это не его дело.
Ранее Жолнерчик неоднократно докладывал мне, что Гулям-Наби вообще не интересуется положением дел в корпусе.
