Когда в Америке судили Япончика, то прокурор самый большой срок потребовал не за вымогательство и даже не за якобы фиктивный брак, в котором обвиняли Иванькова, а за его советское тюремное прошлое. Обвинитель тогда напустил такой криминальной жути о нашей стране, что обыватель-присяжный менял памперсы каждые пять минут. Чтобы отбить эти обвинения, пришлось представить суду список советских сидельцев, начиная с известного политика Щаранского и нобелевского лауреата Солженицына и заканчивая танцовщиком Нуриевым. Судья задумался, стукнул молоточком и сообщил, что советские проблемы американцев не волнуют. И 11 лет заключения были отбиты».
После этого суда меня дважды вывозили на допросы к прокурору в Венецию. Казалось, что чиновники внезапно пробудились от спячки и осознали, что они хотя бы для проформы обязаны допрашивать меня. Впрочем, никаких принципиальных вопросов они не выясняли. А порой допросы выглядели просто смешно.
Помню, прокурор спросил меня о телефонном разговоре с моим другом Салимом.
— Однажды он предложил вам прислать продукты из Узбекистана.
— Да, была такая посылка.
— А зачем вам бомбы в Италии?
— Бомбы? Мне? — не понял я.
— Да, некто, кого вы называли Салимом, сказал, что хочет прислать вам бомбы из Ташкента.
— Не помню такого разговора, да и не могло этого быть. Ну вы подумайте сами, стал бы я, зная, что мои телефоны прослушиваются уже более десяти лет, открыто говорить об оружии? Разве я похож на ненормального? Вдобавок Салим Абдуваилов — президент Ассоциации спортивной борьбы Узбекистана. Что вы пытаетесь приписать ему? Торговлю оружием? Это смешно!
Прокурор заглянул в бумаги, прочитал что-то и посмотрел на меня.
— У меня ясно написано, что он предлагал вам гранаты.
— Гранаты? Ну да! Он прислал мне целую сумку гранатов. Только это не бомбы, а фрукты, — засмеялся я, вспомнив разговор, которым так заинтересовался прокурор. — Салим хотел прислать мне узбекский плов, гранаты и кишмиш.
— У меня написано «гашиш».
— Не гашиш, а кишмиш! Ну раз прослушиваете, хотя бы переводили точно в вашей полиции…
— Допустим, что речь и впрямь шла о фруктах. Но разве в Италии нет гранатов?
— Есть, однако Салим считает, что здесь все слишком мелкое. В Узбекистане гранаты вдвое больше. Послушайте, неужто спецслужбы, получив информацию о прибытии подозрительного груза, не проверили этот груз? Мне прислали не только гранаты и плов, еще привезли в тот раз узбекские ковры и подушки. И полиция наверняка знает об этом… Зачем вы хотите навесить на меня ярлык торговца оружием? Зачем хотите объявить наркоторговцем? Почему не боретесь с настоящими преступниками? Разве их мало в Италии?
От этих разговоров было смешно и грустно. Если бы я увидел их в какой-нибудь кинокомедии, то хохотал бы без устали. Но это происходило не в кино, а со мной! И разговоры велись на полном серьезе.
В октябре в Москве случилась трагедия: чеченские террористы взяли тысячу человек в заложники в концертном комплексе, где шел нашумевший мюзикл «Норд-ост». Жутко было смотреть на телевизионный экран и ждать кровавой развязки. И особенно страшно стало мне, когда я увидел, как на переговоры с террористами отправился мой дорогой друг Иосиф Кобзон. Помню, с какой гордостью я, указывая на Иосифа Давыдовича, сказал сокамерникам, что это мой друг. Они пришли в неописуемый восторг. Я очень переживал за Иосифа, хотя и был уверен в нем. Он сильный человек, знает, как разговаривать с любыми людьми. От него исходит мощная энергетика, его все уважают. Кобзон в России — один из самых авторитетных людей. Я был уверен в нем, но разве можно было сказать что-нибудь с уверенностью о террористах? Они унижали заложников как могли и уже расстреляли кого-то. Террористы могли нажать на спусковой крючок в любую минуту. Требуя, чтобы к ним пришел на переговоры лично Путин, они, конечно, вовсе не собирались разговаривать с ним, а просто застрели бы его. Они устроили кровавый спектакль и готовы были пролить еще больше крови.
Иосиф Давыдович вырос в необыкновенной семье. Благородство — это качество, которым наградила его не только природа, но и семейное окружение. Много раз Кобзон вспоминал, как Ида Исаевна, его мама, повторяла, что в первую очередь человек обязан думать о друзьях, делиться с ними последним куском хлеба. «Человек рождается обыкновенным животным, — говорил Иосиф Давыдович, — а в человека он превращается только в процессе жизни. Научишься протягивать руку людям — станешь человеком. А будешь следовать только своим инстинктам — останешься зверем. Драться, рвать глотку зубами, отнимать, набивать свое брюхо — все это умеет любая беспородная собака. Душа человеческая воспитывается только благородными поступками. Подняться над животным миром и помочь подняться другим — вот задача каждого из нас».
Семья Кобзонов — это особые для меня люди, мои настоящие друзья, истинные, незаменимые. Таких редко встретишь. Иосиф Давыдович — очень хороший человек. У него большая душа. Всем помогает. Когда у кого-то несчастье, он первый отзывается, сразу едет помогать, даже среди ночи.
К нему все с большим уважением относятся. И дело не в том, что он известный с советских времен певец, хотя не следует забывать, что в свои семьдесят лет он еще поет, по-настоящему поет. Пяти минут не сидит без дела. Иногда по два концерта давал, по семь часов подряд выступает. Среди нынешних молодых артистов ему нет равных. Этот человек должен служить эталоном для других.
Его жена Неля — человек уникальный в своей чуткости и дружеской преданности тем, кого она любит. Я отношусь к ней как к сестре и испытываю безмерную признательность за все, что она сделала для меня. Вряд ли я сумею выразить всю мою благодарность ей, потому что никаких слов не хватит, чтобы выплеснуть все мои чувства. С первых же дней нашего знакомства я ощутил тепло ее безграничной дружбы. Она — такая красивая женщина, что не обратить на нее внимание было невозможно. Ее улыбка очаровывала. Пройти мимо и не заметить ее восхитительных глаз мог только слепец. Когда мы познакомились, меня сразу поразила ее удивительная порядочность и ответственность в дружбе. Таких людей мало. Я советуюсь с ней, как с родной сестрой, во многих делах.
Именно Неля привила мне вкус к искусству. Она научила меня разбираться в живописи, чувствовать тонкости антиквариата. С ее легкой руки я стал коллекционером. Но должен сказать, что эта удивительная женщина живет в первую очередь не искусством, а своей семьей. Она для меня — образец хранительницы семейного очага. Нет другой женщины, которую я мог бы поставить в один ряд с ней, когда говорю о жене и матери.
