Чем дальше говорил Тимохин, тем дружнее смеялись гости за столом, а некоторые и смеялись и утирали слезы в одно и то же время, потому что опять увидели Левина таким, каким он был, - живым, смеющимся, веселым, быстро шагающим по госпитальному коридору...
Затем Харламов сделал сообщение о результатах испытаний спасательного костюма в Москве. Федор Тимофеевич прислал оттуда письмо. Испытания прошли успешно.
- Успешно-то успешно, - сказал Тимохин, - но не надо забывать, что там пустил крепкие корни полковник Шеремет.
- Ну и шут с ним! - жестким тенором ответил Харламов. - Мы эти корни повыдергаем, какие бы они ни были крепкие. Александр Маркович драку начал, а мы ее кончим, иначе нам стыдно будет друг другу в глаза смотреть.
- Трудно Шереметы-то выдергиваются! - вздохнул Тимохин.
И вдруг все заговорили разом. Это случилось так неожиданно, что поначалу Лора даже не поняла, о чем идет речь, и спросила у Ольги Ивановны, но она не ответила, жадно и сердито вслушиваясь в слова Лукашевича насчет какого-то дополнительного наркотизатора.
- Сестра может наркотизировать, - покраснев, закричал Баркан, - это на практике бывает очень часто. И вообще Левин доказал свою правоту не словами, а делом,- да, да, не отрицайте! Ольга Ивановна может подтвердить. И товарищ Дорош может подтвердить. И я, кстати, совершен-но объективен, у нас не такие были отношения с подполковником Левиным, чтобы меня можно было упрекнуть в пристрастии. Верно, товарищ Дорош?
- Верно! - сказал Дорош. - Подтверждаю полную объективность.
- Так вот, товарищ полковник Лукашевич, - вновь закричал Баркан, - мы в нашем госпитале забыли, что такое обработка тяжелых ран конечностей под местным обезболиванием. Александр Маркович категорически...
- И совершенно правильно! - сказал Тимохин.
- А послеоперационное течение! - закричал Лукашевич. - Я на конференции утверждал и с Левиным спорил и сейчас буду спорить...
Мордвинов застучал по столу ладонью и попросил говорить потише. Ольга Ивановна сняла с полочки левинскую тетрадь, и Харламов стал ее перелистывать. Потом вслух прочитал один абзац. Баркан закурил. Кок Сахаров принес большой медный чайник с чаем и поднос с кружками.
- Прошу прочитать записки товарища Левина,- сказал Мордвинов. - Думаю, всем это интересно.
- Воскресенская, тебя на крыльцо вызывают, - шепнул Жакомбай Лоре.
Когда она выходила, Харламов начал читать.
На крыльце ее ждал высокий, черноволосый и черноглазый старшина стрелок-радист. Вечернее солнце заливало всю его сухую, мускулистую и статную фигуру обильным и теплым светом. Старшина смотрел на Лору прищурившись и молчал.
- Вот нашел время, - сказала Лора. - Некогда мне сейчас.
- Поминаете? - спросил старшина.
- Поминаем, - ответила Лора. - Ваших там много. Майор Плотников и майор Гурьев... Ватрушкин тоже...
- Лора, я за ответом, - почти строго сказал старшина. - Или так, или иначе...
Глаза его зажглись и погасли. Он придвинулся к ней и положил свою ладонь на ее горячее запястье. Она по привычке быстро посчитала родинки на его щеке: пять.
- А если я мамаше твоей не понравлюсь? - спросила она. - Или сестричке? Тогда как?
- Понравишься! - уверенно сказал старшина. - Об этом пусть у тебя голова не болит...
Когда Лора вернулась в комнату, Харламов закрывал левинскую тетрадь. Все молчали.
- Ну что ж, - сказал Мордвинов, - дело серьезное и весьма интересное. Я рекомендовал бы доктору Баркану продолжать ведение записей, начатых Александром Марковичем. Что же касается до вопросов общего обезболивания при обработке ранений конечностей в масштабах флотских, то мы это, разумеется, решим в ближайшее время. Ну, а потом, естественно, обратимся в Главное Управление, к высшему начальству. Так, полковник Харламов?
- Так, - твердо ответил Харламов. - И через голову Шеремета.
Все встали.
И по дороге на пирс опять заспорили с Лукашевичем, который считал, что вводить Левинский метод во всех госпиталях преждевременно.
- Ну хорошо, на сегодня хватит, - сказал Мордвинов. - Вот ночью посмотрю тетрадку Александра Марковича и завтра дам настоящий бой. Дадим им всем бой, Алексей Алексеевич?
- Дадим! - уверенно и спокойно ответил Харламов.
Левинград. 1949
